Опции

[~World~Lie~Me~]

А. Рембо

Бал повешенных

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

За галстук дергает их Вельзевул и хлещет
По лбам изношенной туфлею, чтоб опять
Заставить плясунов смиренных и зловещих
Под звон рождественский кривляться и плясать.

И в пляске сталкиваясь, черные паяцы
Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,
Забыв, как с девами утехам предаваться,
Изображают страсть, в которой дышит жуть.

Подмостки велики, и есть где развернуться,
Проворны плясуны: усох у них живот.
И не поймешь никак, здесь пляшут или бьются?
Взбешенный Вельзевул на скрипках струны рвет...

Здесь крепки каблуки, подметкам нет износа,
Лохмотья кожаные сброшены навек,
На остальное же никто не смотрит косо,
И шляпу белую надел на череп снег.

Плюмажем кажется на голове ворона,
Свисает с челюсти разодранный лоскут,
Как будто витязи в доспехах из картона
Здесь, яростно кружась, сражение ведут.

Ура! Вот ветра свист на бал скелетов мчится,
Взревела виселица, как орган, и ей
Из леса синего ответил вой волчицы,
Зажженный горизонт стал адских бездн красней.

Эй, ветер, закружи загробных фанфаронов,
Чьи пальцы сломаны и к четкам позвонков
То устремляются, то вновь летят, их тронув:
Здесь вам не монастырь и нет здесь простаков!

Здесь пляшет смерть сама... И вот среди разгула
Подпрыгнул к небесам взбесившийся скелет:
Порывом вихревым его с подмостков сдуло,
Но не избавился он от веревки, нет!

И чувствуя ее на шее, он схватился
Рукою за бедро и, заскрипев сильней,
Как шут, вернувшийся в свой балаган, ввалился
На бал повешенных, на бал под стук костей.

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

[Новенький]

Было то свиданье над прудом
Кратким, убивающим надежду.
Было понимание с трудом,
Потому что столько было между.
Полюсами разными земли, здесь,
На двух концах одной скамьи,
И мужчина с женщиной молчали,
Заслонив две разные семьи,
Словно две чужих страны, плечами.
И она сказала, не всерьез,
В полушутку, полувиновато:
"Разве только кончики волос помнят,
Как ты гладил из когда-то".
Отводя сближенье, как беду,
Крик внутри смогла переупрямить:
"Завтра к парикмахеру пойду
Вот и срежу даже эту память".
Ничего мужчина не сказал,
Он поцеловал ей тихо руку
И пошел к тебе, ночной вокзал,
К пьяному и грязному, но другу.
И расстались вновь на много лет.
Но кричала, словно неизбежность, рана,
Та, больней которой нет:
Вечная друг другу принадлежность.