Опции

[zadushevnii]

Конечная остановка.
Жизнь – словно поезд, что мчится и мчится, всё дальше и дальше. И где остановка, на которой надо сойти? Никто не знает ответа на этот вопрос. Ни машинист, ни кондуктор, ни, тем более, пассажир. Ведь они одно и то же лицо. Холодом. Холодом окутывает поезд перед конечной остановкой.

Холодом. Повеяло холодом. Бег. Всё что осталось мне – бежать. Вдаль. Куда глаза глядят. Холодная рукоять обжигает ладонь. Вытерев лицо я целую твои губы. Встаю с колен и смотрю на тебя, на твои, запечатлённые кровавым поцелуем, губы.
Странно, тебя уже нет, а люди даже не понимают этого. Я двигаюсь в толпе. Нет, я не бегу, просто быстро иду сквозь людей. Случайно толкнул старушку. Она, в свою очередь, толкает меня и начинает выкрикивать ругательства вслед моей удаляющейся спине. Иду, плевать, главное не оборачиваться. Если бы не ты, то я бы обязательно ответил ей, но…
Я иду. Сколько? Не знаю, может пару часов, а может 10 минут.
В этом районе я не бывал ни разу. А ты всё ещё там? Думаю, да. Когда тебя найдут, меня уже не будет в городе. По крайней мере, я на это надеюсь.
Такси. Ловлю такси и еду к вокзалу. 200 рублей, плевать, даже спорить не стану. Сигареты. Чёрт! Наверное, обронил, оставив тебе, наверное. Что бы купить? Пачку «Sabotage». Да, чёрная пачка под стать сегодняшнему дню.
На Москву один билет. Чёрт, нет билетов. Тогда на Питер. Твою мать, на сегодня тоже нет. Есть только на Севастополь. Севастополь, так Севастополь. Сижу в зале ожидания, до отправления ещё час. Как медленно бежит время.
Видимо уснул, потому что будит охранник и просит покинуть здание вокзала.
Пиzдец, да что ж это такое то? Я опоздал на поезд.
Иду на улицу, первый час ночи, холодно.
Твоя ладонь на моём запястье, застывший в горле крик, а в глазах ужас и надежда. Надежда на то, что всё это моя глупая шутка, и сейчас это кончится, чем бы это ни было. Смотришь на меня и просишь прекратить. Отпустить твою руку, что тебе больно. А мне не больно? Я молчу и …
Бутылку пива, нет, лучше водки. И коробку зефира в шоколаде. Видишь, я помню о тебе, твоё любимое лакомство. Я оплакиваю тебя. Сижу на набережной, давлюсь водкой и зефиром и плачу…
Блин, куда же я опять дел сигареты? Ладно, поднимаю чинарик и щёлкаю зажигалкой. Мог ли кто-нибудь, особенно ты, подумать, что я буду добивать чьи то сифозные басики? Но мне уже плевать, и эти 4 с половиной тяжки самые приятные в моей жизни.
Начинается снег. Если тебя ещё не нашли, то тебя укроет этим белым пушистым снегом как одеялом, и тебе больше не будет холодно.
Я вспоминаю нашу первую встречу. Я вспоминаю тебя. Твою улыбку, глаза, волосы, губы. Самое лучшее, что было в тебе кроме меня, твои губы. Твоя кожа пахла то ли ванилью, то ли карамелью. Но сегодня она пахла дерьмом, твоей сущностью, в сущности. Как жаль. Жаль…
Удаляю твой номер телефона из записной книжки мобильного. Теперь ты мне не то что не позвонишь, sms’ку даже не отправишь. А я любил твои sms’ки, полные любви, секса, интриги, в общем лжи.
Звонит друг и зовёт потусить в клуб. Говорю, что уже собираюсь спать. Он спрашивает, почему звук. Будто я на улице. Говорю, что курю на балконе. Он, не прощаясь, вешает трубку. Лучше б сам повесился, придурок.
Я даже и не понял, что произошло, как я мог сделать такое. Твои губы что-то произносили, шептали, просили помощи, из глаз текли слёзы, а тело медленно оседало. Мы стояли, вернее я стою, а ты уже лежишь, на крыше какого-то дома, и крики твои, скорее всего, никто не слышал. Ещё минуту назад мы молча стояли у входа на крышу, и я не выдержал твоих оправданий. Что на меня нашло, я даже не знаю.
Автомобильный мост. До земли несколько метров, наверно около семи. Внизу пролетают машины, пусть и редко, но всё же мой силуэт постоянно освещается фарами. Я сижу на перилах и курю сигарету, которую стрельнул у позднего, а может раннего прохожего. 4 часа утра, а может быть ещё ночи. Достаю твою фотографию и пишу на ней своё признание. Пишу, что именно я вонзал в тебя заранее приготовленный нож снова и снова. Из-за твоей измены.
Господи, что же я такое наделал, что же я за урод то такой? Я убил тебя. Венец человечества. Дитя божье…
Шаг вперёд. Приближающийся асфальт. Секундная боль. Темнота. Окутывающий холод. Ничего.
***
Ничего. Холод. Темнота. Стремительно разливающаяся по телу боль. Свет.
Я в палате. Ко мне прицеплены какие-то приборы, которые разрывают мои барабанные перепонки своим жужжанием и пиканьем. Я плачу. Я рыдаю. О тебе. И о боге. Который не хочет меня видеть. Не хочет забрать меня к себе. Остановка сердца. И, кажется, это моя конечная. Остановка.
3/XI/2007

[Kamilla]

ЦВЕТ КОФЕ

Говорят, что вечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работает другой человек. Поэтому я всегда работаю в людном месте, на синей цветочной площади в теплые дни и в белом холле театра в прохладные. Каждый день я встречаю сотни людей, в юности я был убежден, что все люди совершенно разные обладающие неповторимым разноцветным внутренним миром и уникальной красотой, но сейчас очередной прохожий, лишь серая копия предыдущего.

Сегодня дождь, поэтичный и холодный, а зонт я предпочел оставить, чтобы полностью слиться с единственным единомышленником. Голубые капли воды стремительно окрашивали мой бордовый плащ в темно-коричневый, обнажая мой истинный цвет. Да и вокруг все потухло, черные зонты спрятали голубые, синие и зеленые глаза своих хозяев. Редкие улыбки прохожих скрылись под стопроцентным полиэстером.

В театр я не пошел, сегодня пятница и вход только в смокингах, редкая в наше время традиция, но бурно принятая лицемерами, благодаря чему театр снова в моде. На цветочной площади есть уютное кафе с отвратительной кухней, но сносным кофе, пожалуй, сегодня можно поработать там.

На столике я разложил свои кисти, расставил баночки с краской, разместил в центре лист, мысли в моей голове проходили так же тяжко и медленно, как пожилая официантка обслуживала своих клиентов, благо занятых столиков было всего три. Я разместился в дальнем от входа углу, рядом с окном сидела девушка не старше двадцати двух увлекшаяся беседой по телефону, она говорила приглушенно, но все же порой высокие нотки огорчения доносились до моих ушей, а за столиком с табличкой «№1» сидела женщина среднего возраста со школьником, сыном смею полагать.

Передо мной поставили кружку свежесваренного кофе, видимо я уже больше двадцати минут нахожусь в творческом ступоре. Ароматный напиток пробудил меня, и я тут же перенес на бумагу его вкус: черно-лиловые острые волны, как экг сердечного ритма, пересекли весь лист, чуть ниже большая и глубокая синяя дыра, в центре нее такой же синий тюльпан, красная краска заполнила фон. Рука норовила подрисовать детали, я пытался с ней справиться. Тут ко мне подошел мальчик и, заглянув в листок, спросил:

- «А разве тюльпаны бывают синими?»

- «Нет – ответил я, - селекционеры уже много лет пытаются вывести их, и им было бы проще, если бы они попробовали сегодняшний кофе».

- «А что на самом деле бывает синим?»

- «Мой потолок синего цвета, капли ливня, ушибленное место, твои глаза, полоса в середине нашего флага, а так же глубокая чистота, свобода и та девушка возле окна».

- «Почему она синяя, ведь на ней розовая кофточка?»

- «Дело не во внешнем цвете, а во внутреннем - она глубоко огорчена».

- «Тогда подарите ей ваш рисунок, ее это должно порадовать».

- «Я думаю, ты сам хочешь сделать ей приятно, держи» – я подписал листок и протянул его мальчику.

- «Спасибо».

- «Спасибо» - шепнула я и улыбнулась мальчишке. Позади него были часы, и я смогла заметить, что большая стрелка стояла на одиннадцати, обед заканчивался через пять минут.

- «Прости, мне нужно бежать, удачи тебе!» - я схватила листок из его рук и сунула в сумочку, оставила деньги за счет и, собрав вещи, помчалась в офис.

- «Что ты видишь на этом рисунке?» - спросила я у своей коллеги.

- «Тюльпан» - не задумываясь, ответила она.

- «Какого он цвета?»

- «Желтого, а что?»

- «Ничего».

Желтый тюльпан посреди черного листа, а сверху белые штрихи – мой любимый рисунок пусть и написавший его художник был дальтоником.