Опции

[Neckro]

постараюсь находить хорошие крео без мата
начнемс с небольшого и легкого

зубарог


У меня был творческий ступор. Ступором, правда, назвать это сложно, я исчеркал кипу бумаг, но нужного добиться так и не смог. Ну никак я не мог нарисовать взъерошенного треххвостого чешуйчатого зубарога. Вообще-то, я иллюстратор детских картинок. Зайчики там, белочки… А тут заказ на этого треклятого зубарога.
Работы в этом месяце было мало. То ли июль не располагал к рассматриванию картинок, то ли все родители закупили DVD-плееры для своих чад. Так или иначе, но за подвернувшуюся работенку я схватился всеми своими длинными пальцами. Иллюстрации к модному журналу сулили прибыль как к двум обычным книжонкам, а работы раза в 3 меньше. Но приспичило же автора написать рассказ про какого-то зубарога! Ну что это за херь? Писал бы как все современные писатели о дерьме и кровище… нет, понесло его на смесь детской фантастики и Кунцевской мистики.
Я пил пиво и рисовал ящериц с тремя хвостами и анимешными глазами больше чем сама голова. Мои рисунки были странно похожи на мутировавшего Змей-Горыныча, которому наступили на яйца. Ну, по крайней мере, так мне вчера сказал мой редактор, а родитель зубарога качал головой: «нет, не то».
Я жаловался другу в асе, что не могу вообразить, что это за зверь такой. Друг присылал «лолы» и откровенно ржал над моими мучениями. За час было рассмотрены тысячи версий возникновения нашего зубарога. Начиная с сообщений: «жертва лабораторных исследований в страхе держит планету Ящер-370» и, заканчивая: «вырастанио рогов на зубанио! - кричал Гарри Поттер, мучая в саду лягушек». Когда история сообщений приобрела вид диалога двух укуренных шифровальщиков, свихнувшихся после многих лет работы, я решил, что пора развеяться.
На улице было пасмурно. Я плюхнулся на скамью у подъезда и с удовольствием вдохнул прохладный сырой воздух. Бросив тетрадь с карандашом на лавку (меня еще не покидала надежда озарения), я покосился на сидящего с другого края внучка соседки. Точнее сначала я покосился на гипс, обволакивающий его ногу, а только потом на самого парнишку. Парнишка был потрясающе некрасив. Я, как ценитель прекрасного, с неудовольствием оглядел выпирающие лошадиные зубы, широко расставленные, почти черные глаза, волосы цвета ржавчины. Не каштановые, не рыжие, а именно ржавые. Мальчишка чесал облупившийся нос тонкими пальцами, выпячивал губу, сдувая длинную челку, и не обращал на меня никакого внимания. На вид ему было лет десять, хотя он был явно ниже своих сверстников. Парнишка кидал семечки голубям. Я же постарался вернуться к работе. Почеркал в тетради. Отвлекся, зарисовывая птичью возню.
- А что у него с хвостом? - вдруг спросило что-то совсем рядом.
Я глянул на голубя в тетради. Сзади был нормальный такой хвост… ну, может, немного неудачный.
- Это перспектива, - буркнул я.
Как и все творческие люди, я был весьма чувствителен к критике.
– Хочешь, исправь.
Я думал, мальчишка пожмет плечами или отвернется, но тот взял карандаш и несколькими точными штрихами исправил птице вынужденное уродство. Я, признаться, был немного шокирован.
- Давно рисуешь? – спросил я, поворачиваясь.
И наткнулся на два черных уголька, буравящих меня с откровенным любопытством. Мне стало не по себе. Лошадиные зубы и бесформенный нос как-то отошли на задний план по сравнению с этим тягучим взглядом.
- Ну так, - плечи смешно дернулись. Будто это не он их приподнял, а тело опустилось вниз.
- А что можешь нарисовать. Животных можешь, природу, людей?
- Ну так, немного, - снова смешной рывок.
- Держи, - протянул ему тетрадь и карандаш. – Нарисуй треххвостого чешуйчатого зубарога.
Я приготовился отвечать на его вопросы, но он повертел карандаш и принялся рисовать. Вот так. Будто я попросил начеркать елочку и зайчика.
Боясь помешать ему, я решил не наблюдать за рисованием, а просто поглазеть по сторонам. Минут пять я витал где-то среди кроны и зеленых бумажек с портретом Франклина, но был спущен на землю тычком тетради в ребра.
С тетрадного листа на меня смотрел очень миленький чешуйчатый зубарог с прелестным оскалом и встопорщенными тремя хвостами. У меня даже рот открылся от изумления. Нет, ну в самом деле – зубарог. Зверь отличался реалистичностью. Если бы не знал, что зубарога выдумал сморщенный вертлявый старикашка, я бы решил, что это какое-нибудь редкое животное. И никаких мыслей о подвале и генной инженерии с сексуальными сценами различной степени извращенности, какие появлялись, глядя на мои попытки рисования этого чудовища.
Кажется, я слишком долго просидел, глупо взирая на рисунок парнишки.
- Что, не то? - плечи поникли, губы искривились в самом расстроенном искривлении.
- Знаешь, на самом деле это шедевр. Ты когда-нибудь спасал человека?
- Нет…
- Так вот, ты его спас! – я в восторге хлопнул его по плечу. – А у тебя есть какие-нибудь зарисовки?
Он кивнул. Указал на гипс:
- Вот… Рисую. Скучно.
- Я из 25 квартиры, заходи в гости завтра вечером. И рисунки тащи. Буду тебя хвалить.
Парнишка кивнул, улыбнувшись впервые за все наше общение.

Я работал до 3-х ночи. Немного подкорректировал рисунок парнишки, добавил фон. Получалось очень недурственно. Набросал нужные иллюстрации в нескольких вариантах. Сделал один полностью законченный рисунок зубарога.
Утром мой редактор удовлетворенно хмыкал, разглядывая наброски. Вертлявый родитель животного согласно цыкал. Иллюстрации были утверждены, аванс выплачен. Дорога домой была приятной, меня так и распирало от хорошего настроения.
Работал я до позднего вечера. В девять я смутно забеспокоился. Что-то забыл. Ах, да, парнишка так и не пришел. Не пришел он и на следующий день. Спустя два дня я решился зайти к соседке сам.
- Внучек домой уехал, забрали его родители-то, - возвестила соседка. - А что, натворил чего?
- Да нет. Я тут ему подарить хотел… - я передал старушке альбом и набор карандашей.
- Поеду, отдам, конечно, - заверила старушка. - Ой, чуть не забыла, а ведь он просил передать, сейчас,- она нырнула вглубь квартиры, не переставая бормотать. – Ох, старая, как же, чуть не забыла, где же...
Она вышла со сложенным вчетверо листком. Я развернул. На могучем блестящем зубароге восседал я. У меня была широкая ухмылка и взъерошенные волосы. Внизу подпись: «удачи в пути».
- Замечательный парнишка, - сказал я, растроганно и растерянно рассматривая набросок.
Уходя я резко развернулся.
- Кстати, а как парнишку зовут-то?


© ЯПЬ

[Neckro]

Пока админ топится в ванной.. а дети спят...
представляю шедевр Мамы Стифлера... не нормативная лексика присутствует... я предупредил а дальше мне пофиг :)

Кто хоть раз ходил сдавать анализы в наши раённые поликлиники – тот миня поймёт.
Кто работал в раённой поликлинике – поймёт ещё больше.
А кто скажет, что наша медицына – самая песдатая медицына в мире – тот лоботомированный инвалид, которому всё равно терять уже нечего.
Вот такое у меня на этот раз вышло предисловие к рассказу об анализах.
Коротко и ясно, да?

***
С моей лучшей подругой Юлькой мы забеременели одновременно.
По-моему даже в один день. С той разницей только, что осеменители у нас с ней были разные. Хотя я давно в этом сомневаюсь, глядя на то, как с каждым годом наши с ней дети становятся всё больше похожи на моего мужа. Пугающе похожи просто.
А тогда, одиннадцать лет назад, выйдя из кабинета раённого гинеколога, с кучей бумажек в руках, мы с Юлькой впервые так близко столкнулись с понятием «совеццкая медицына».
Перво-наперво нам с Юлой предписывалось встать на учёт по беременности. А что это значит? А вот достаньте-ка носовой платок побольше, и включите песню Селин Дион из Титаника. Ибо только так вы проникнетесь той гаммой чувств, в кою окунулись мы с Юлией, подсчитывая количество бумажек в нашых руках, и прикидывая, успеем ли мы сдать все эти анализы до того, как родим.
Бумашка первая. Анализ мочи.
Анализ мочи предписывалось сдавать через день на протяжении всех девяти месяцев. Направления нам дали сразу на три месяца впирёд. С бумагой в стране больше дефицыта нету. Мы хотели посчитать, сколько же литров мочи нам с ней придёцца принести согласно выданным бумажкам, но на пятнадцатом литре сбились, и заплакали.
Бумашка вторая. Анализ крови.
Кровь надо было сдать: из пальца, из вены, на сахар, на билирубин, на ВИЧ, на сифилис, на гепатит, на группу крови, общий, хуёпщий… В общем, дураку понятно: столько крови нету ни у меня, ни у Юльки. Снова заплакали.
Бумашка третья. Анализ крови на токсоплазмоз.
Вы знаете, чо это такое? Вот и я не знаю. А Юлька – тем более. А название жуткое. Так что Юлька, наказав мне до её возвращения посчитать бумажки с требованиями принести в лабораторию чемодан говна, снова вернулась в кабинет номер дваццать два, с целью уточнения термина «токсоплазмоз».
Я засела считать бумажки. В общей сложности, нам с Юлой нужно было принести минимум по килограмму говна, чтобы нас поставили на учёт. Всё просто: нет говна – нет учёта. Нет учёта – рожай в инфекционной больнице, рядом с полусгнившими сифилитиками. И причём, ещё за бапки. Нету бабок – рожай дома, в ванной. По-модному. Посмотрев на даты на бумажках, я поняла, что этот килограмм надо принести сразу в один день, разделив его на три порции. В одной порции будут искать под микроскопом глистов, в другой – какие-то полезные витамины, а в третьей, по-моему, картошку. Юльки в тот момент рядом не было, поэтому я плакала уже одна.
А минут через пять вернулась красная Юлька.
- Они тут все ёбнутые, Лида. – Сказала Юлька, и плюхнулась жопой на важные документы о бесперебойной поставке говна с витаминами. – Знаешь, кто такой этот токсоплазмос?
- Это фамилия врача?
- Хуже. Это вирус. Да-да. Страшный вирус. Если он у тебя есть – то ребёнок у тебя будет похож на Ваню-Рубля из пятого подьезда.
Я вздрогнула. Ванька-Рубль был безнадёжным олигофреном, и любил в свои двадцать пять лет гулять по весне в кружевном чепчике возле гаражей, пириадически облизывая гаражные стены, и подрачивая на покрышки от КАМАЗа. Родить точно такого же Ваню я не хотела. Вирус меня пугал. Вдруг он, вирус этот, уже у меня есть? Я запаниковала:
- А как он передаёцца, вирус-то? Я, Юль, если чо, только в гандоне ебусь.
Юлька посмотрела на меня, и назидательно ответила:
- Оно и видно. Именно поэтому ты тут щас и сидишь. Если я не ошибаюсь, гандоны иногда рвуцца? – Я покраснела, а Юлька добавила: - Но гандоны тут ваще не при чом. Вирус этот живёт в кошачьих ссаках. Ты часто имеешь дело с кошачьими ссаками, отвечай?
Смотрю я на Юлу, и понять не могу: то ли она, сука, так шутит неудачно, то ли врачи нас наебать хотят, патамушта анализ этот ещё и платный. В общем, я и отвечаю:
- У меня нету ссак. Кошачьих ссак. Нету. У меня даже кота нету. У меня хомяк есть. Старый. Но он на меня никогда не ссал.
Выпалила я это, и начала нервно бумажки у Юльки из-под жопы выдирать.
- Нет, Лида. Хомяк – хуй с ним. Вирус только в кошачьем ссанье есть. А я врачихе этой щас и говорю: «А нахуя нам этот анализ, у нас и котов ссаных-то нету. У меня дома ваще скотины никакой, кроме бабки мужа – нету. И то, она пока, слава Богу, не ссыцца. Поэтому совершенно точно ни у миня, ни у Лидки этово вашего ссанова микроба нет...»
Юлька замолчала, и опустила глаза. А я не выдержала:
- И чо дальше? Чо она тебе ответила?
Юла всхлипнула, и достала из кармана ещё одну бумашку:
- Она сказала, што, возможно, у нас с тобой есть подруги, у которых есть коты, которые ссут в лоток, и вполне возможно, что эти подруги заставляют нас в этом лотке бумашку менять… В общем, за мой нездоровый интерес к ссакам меня принудили сдать дополнительный анализ говна. Уже не помню для чего. Ну не суки?
И подруга заплакала. И я тоже. И какая-то совершенно посторонняя и незнакомая нам беременная тётка – тоже. А слезами горю, как известно, не поможешь…
На следующий день, в восемь утра, мы с Юлькой, гремя разнокалиберными баночками, пописдели в поликлинику.
Лаборатория для этих баночных анализов там находилась прямо у кабинета, где брали кровь. С одной стороны, это был плюс: потому что кровь из нас тоже хотели выкачать - так что не надо далеко ходить. Но присутствовал и минус: в очереди желающих сдать кровь сидели несколько очень неотразимо-красивых мущщин. И они смотрели на Юльку. И ещё – на меня. Смотрели с интересом. Животов у нас с ней ещё не было, но интерес мущщин был нам всё равно непонятен. Две ненакрашенные девки в ритузах, с полиэтиленовыми пакетами, внутри которых угадывались очертания баночек с чем-то невкусным – по-моему это нихуя ниразу не сексуально. Но, возможно, эти мущщины были дальними родственниками Вани-Рубля, только очень дальними, и очень на нево непохожими. Но, чорт возьми, мы с Юлькой сразу почувствовали себя порнозвёздами раёна Отрадное. Минуты на две. Патамушта потом нам с ней пришла в голову гениальная мысль о том, што щас мы с ней должны на глазах этих красивых мущщин вытащить из пакета свою стеклотару с говном, и водрузить её прям им под нос. Патамушта эти мущщины однозначно имели отношение к Рублю, раз сели прям у каталки, куда больной глистами народ ставит свои анализы. Стало ужасно неудобно. Но делать было нечево. Раз принесла – надо отдать. Из-за Ваниной родни песдовать сюда с новыми банками второй раз не хотелось. Так что я, подмигнув самому красивому мущщине, беспалева достала свои баночки, и гордо шлёпнула их на стол. Юлька, в свою очередь, чуть ухмыльнувшысь, тоже достала свои склянки, и я ахуела: Юлькина тара была густро обклеена наклейками от жувачки «Бумер», и о содержимом баночек можно было только догадывацца. Хотя я и подозревала, что в них лежыт вовсе не «Рафаэлло». Я покосилась на Юльку, и та шепнула:
- Это ж блядство какое-то: на глазах пяти десятков людей своё говно сюда вываливать. Я ж люблю, чтобы всё было красиво и аккуратненько. Кстати, это я сама придумала. – Последняя фраза прозвучала гордо.
Теперь я покосилась на мущщин. Те сидели, и делали вид, что ничего не видели. И на нас с Юлькой уже даже не смотрели. Может, оно и к лучшему.
Тут я подняла голову, и увидела над каталкой с говном натпись: «Баночки с ссаками открывать, а баночки с говном – даже не думайте. Ибо это ахуеть какой косяк»
Согласно лозунгу, я отвинтила крышку с одной баночки, и оставила в покое вторую. Юлька последовала моему примеру, и мы с ней, с чувством выполненного долга, уселись рядом с мущщинами, и начали всячески шутить и смеяцца, пытаясь скрыть нелофкость, и привлечь к себе внимание.
Нащёт последнего пункта, как оказалось, можно было и не стараца. Ибо внимание нам было обеспечено с той минуты, как в коридор вышла большая бабища с волосатыми руками и могучей грудью, и, сразу выделив опытным глазом Юлькину весёлую стеклотару, заорала на пять этажей поликлиники:
- ЧЬЯ ЭТА БАНОЧКА?! ПОЧЕМУ, БЛЯ, ЗАКРЫТА?! КТО, БЛЯТЬ, ТУТ СЛЕПОЙ, И ЛОЗУНГОВ НЕ ЧИТАЕТ?!
Красивые мущщины интенсивно захихикали, а Юлька густо покраснела, и, не глядя на них, твёрдым шагом подошла к бабище, и смело откупорила свою банку.
Волосатая тётя тут же сунула в неё нос, изменилась в лице, покраснела, отпрянула в сторону, и завопила:
- У ВАС ЖЕ ТАМ КАЛ!!!!!!!
Красивые мущщины зарыдали, и начали сползать с казённой банкетки на линолеумный пол, и даже безнадёжно больные и глухие старушки, которые пришли получить сюда порцыю йаду, чтоб скорее сдохнуть, затряслись, и закашлялись как рота туберкулёзников. Пятьдесят пар глаз смотрели на Юльку, до которой вдруг дошло, что ей уже всё равно нечего терять, и она заорала в ответ:
- Да! Да, бля! Там лежит мой кал! Моё говно! Говнище, бля! Я высрала ево сегодня утром, и сложыла, блять, в банку! А что вы там хотели обнаружыть? Мармелад «Жевастик»?! Хуле вы тут теперь орёте, в рот вам, бля, кило пиченья!!!»
Мущщины к тому моменту уже умерли, а старушки выздоровели.
- ЗАЧЕМ ВЫ ЗАКЛЕИЛИ БАНОЧКУ?! – Бесновалась могучая тётя, и трясла Юлькиным анализом над головой уже умершых Ваниных родственников, - Я ЕБУ, ЧОТАМ У ВАС ЛЕЖЫТ???!!!!
Юлька пыталась отнять у нервной женщины свой кал, и огрызалась:
- А вот хочу – и заклеиваю! Мой кал! Моя баночка! Что хочу – то с ними и делаю! Быстро забирайте у меня говно, пока я вам тут прям в каталку не насрала!
- Хамка! – взвизгнула тётя, и стукнула Юлькиной баночкой по столу, отчего у той отвалилось дно, и Юлькины старания скрыть свой кал от глаз посторонних закончились полным провалом. Трупы мущщин уже начали странно пахнуть. А старушки вообще пропали из очереди.
- Говноройка криворукая! – выплюнула Юлька, и быстро накрыла свой экскремент моим направлением на анализ крови.
- Вон отсюда! – визжала тётка, и уже схватилась за ручку каталки.
Второй части Марлезонского балета мы с Юлией ждать не стали, и поэтому быстро съеблись из поликлиники, забыв взять в гардеробе свои куртки.
Через неделю Юлькино направление вернулось обратно в кабинет к нашему раённому гинекологу, с пометкой: «Кал нужно сдавать в чистой прозрачной посуде. Пересдать»
Вот этого надругательства Юлька уже не вынесла, и мы с ней перевелись в другую поликлинику. Тоже раённую, но настолько нищую, что у них даже микроскопа лишнего нету, чтоб витамины в говне поискать. И наш кал в этой поликлинике нахуй никому не был нужен.
Как оказалось, у нас и токсоплазмоза не было, и дети родились непохожими на Ваню Рубля, а то, что они похожы на моево мужа – выяснилось только пять лет спустя, но это уже другая история.
А наша совеццкая медицына навсегда останецца самой ахуительной медицыной в мире. Это вам подтвердит любой лоботомированный инвалид, и Ваня-Рубль в частности.
Зато я теперь точно знаю, что в говне есть витамины.

© Мама Стифлера