Опции

[Ахтунг]

Бисмарк и русское «ничего»

Бисмарк носил на пальце кольцо с надписью «ничего». История этого кольца относится к 1862 году, когда Бисмарк жил в Петербурге в качестве прусского посланника. Раз зимой он получил приглашение на императорскую охоту верст за сто до столицы. Будучи страстным охотником, он выехал днем раньше, чтобы поохотиться в тех богатых дичью местах. Увлекся, заблудился, и, когда настала пора прибыть в назначенный для царской охоты пункт, очутился в незнакомой деревне, совсем потонувшей в снегу.

Зная немного по-русски, Бисмарк стал расспрашивать крестьян. Оказалось, до места назначенного верст двадцать...

Отыскался и крестьянин, взявшийся быстро довести. Подали простые розвальни, заложенные крохотными лошадками. Бисмарк усомнился:

— Довезешь ли? Мне скоро надо.
— Ничего! — спокойно ответил влезший на облучок мужик.
— У тебя крысы, а не лошади, — пробурчал Бисмарк
— Ничего!

Бисмарк уселся. Лошади тронулись и миновав околицу, понесли с такой скоростью, что дух захватывало. Въехали в лес; просека, пни, корневища на каждом шагу, сани то одним боком ударятся, то другим, но взлетают на ухабах. А мужик гонит во весь дух.

— Ведь ты меня вывалишь! — забеспокоился Бисмарк.
А мужик только усмехается:
— Ничего!.. — и как раз вывалил.

Бисмарк позже вспоминал:

«Я стукнулся об какой-то пень. Расцарапал лицо. Разозлился ужасно, схватил выпавший откуда-то толстый железный прут, и бросился с ним на мужика, искренне желая поколотить его. А он схватил своими корявыми ручищами пригоршню снега и лезет, чтобы обтереть мне лицо: «Ничего!!!»

Это изумительное русское «ничего» меня наконец обезоружило. Я покорился, влез в сани, и тем же бешеным карьером через четверть часа мужик доставил меня к месту. Я поблагодарил его, а железный прут спрятал на память и возвращении в Петербург заказал из него кольцо с надписью «НИЧЕГО»...

— Когда мне приходилось бороться с сомнениями, — рассказывал далее Бисмарк, — когда мысль и воля готовы были отступить перед риском и опасностью, я говорил по-русски «НИЧЕГО» и смело шел к цели. Меня не раз упрекали мои добрые немцы, будто я иногда БЫВАЮ СЛИШКОМ УСТУПЧИВ ПЕРЕД РОССИЕЙ и в своей «русской» политике не обнаруживаю той самоуверенности, решительности, какую привыкли видеть во мне в иных случаях.

На эти упреки я обыкновенно отвечаю: надо принять во внимание, что в Германии только я один в трудные минуты жизни имею привычку говорить «НИЧЕГО», а в РОССИИ ЖИВУТ СТО МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЕ ТАКЖЕ ГОВОРЯТ «НИЧЕГО»!

[Ахтунг]

Американская мечта

Европейские политики, перекроившие карту мира, имели исключительно прочный тыл в лице американского бизнеса. Маховым колесом мировой экономики теперь окончательно стали Соединенные Штаты, производившие более половины мировой стали, более 80% автомобилей, добывавшие две трети нефти.

В ходе мировой войны экономика Америки значительно усилилась. Золотой поток из Европы помог решить проблему американского национального долга. США превратились в основного кредитора. Новые отрасли индустрии — автомобильная, химическая, электротехническая — выросли на европейских военных заказах как на дрожжах.

Конвейерное производство, впервые внедренное на фордовских заводах накануне войны и успешно доказавшее свое гигантское преимущество, уже стало основой наиболее развитых отраслей промышленности. Каждая секунда теперь действительно стала отливаться в прибыль.

Разительное уменьшение затратности вело к удешевлению конечного продукта. Снижение цен на продукцию с лихвой окупалось неслыханным ростом производства — внутренний и мировой рынки представлялись неисчерпаемым пространством для насыщения.

Америка пухла от преуспевания. Производственные кредиты выдавались кому угодно: не дашь ты — даст другой банк. Стоимость акций за пять предкризисных лет взлетела больше, чем в три раза. Автомобильная промышленность, строительная отрасль развернулись лицом к народу.

Если после Первой мировой войны в США один автомобиль приходился в среднем на 15 человек, то через 10 лет — уже на четырех. Автомобильная страсть заменила в 1920-е годы запрещенную выпивку. Коттедж, машину, холодильник, телефон, стиральную машину и пылесос — все можно было купить в кредит. Но не всем — лишь примерно трети американцев, способных, по мнению банков, вернуть им искомую сумму.

Во-первых, треть — это уже много, а во-вторых, остальные имели перед глазами наглядную картину того, к чему следует стремиться. Кроме того, они получили доступ к иным нехитрым удовольствиям жизни или удобствам — к радио, кино (уже звуковому), электроэнергии, автобусу.

Джаз и чарльстон пронизывали атмосферу и внушали оптимизм, мюзикл творил идеальное пространство нового мира, милые голливудские комедии вроде «Ее брачной ночи» или «Любви среди миллионеров» приучали верить в житейские чудеса и возможность беззаботной жизни в недалеком будущем.

«Американская мечта» впервые перестала быть только мечтой, ее новенький корпус приятного цвета и радующей глаз формы теперь можно было и пощупать. Остальные страны, чьи успехи были не столь впечатляющими, впервые брали курс на американские ориентиры.

Уходя в 1928 году с поста президента США, Калвин Кулидж говорил: «Никогда еще перед конгрессом Соединенных Штатов, собравшимся рассмотреть положение дел в стране, не открывалась такая приятная картина, как сегодня. Во внутренних делах мы видим покой и довольство… и самый длинный в истории период процветания.

В международных делах — мир и доброжелательность на основе взаимопонимания». Любой негативный прогноз в экономике заведомо отметался как паникерский или непрофессиональный. Никто не хотел терять прибыль, поэтому никто не делал выводов.