Опции

[ляксандр]

Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр..
А. П.
Чехов

[ляксандр]

руководство по холодному запуску Титаника

[ляксандр]

«Мастер и Маргарита» любимый шедевр российского обывателя... во–первых, пародия на исторический роман. Во–вторых: это еще и плутовской роман, и очень–очень напоминает... «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». В–третьих, добавлен небольшой элемент сверхъестественного... Смешав и встряхнув хорошенько все эти элементы, получаем очень лестную для обывателя книгу. В «Мастере и Маргарите» обыватель с его бутылью подсолнечного масла, с его ЖЭКами и прочей низкой реальностью присоединяется к высокой Истории. К Понтию Пилату и Христу. Ну как же обывателю не любить такую книгу?! Он ее и любит с завидным простецким задором. Хотя,.. книга получилась вульгарная, базарная, она разит подсолнечным маслом и обывательскими кальсонами. Эти кальсоны и масло преобладают и тянут вниз и Понтия Пилата, и Воланда, и Христа...

Самая удачная книга Булгакова, без сомнения, — это «Белая гвардия».

© Лимонов

[ляксандр]

?»

Сообщение отредактировал ляксандр - 20.5.2024, 17:40

[ляксандр]

Демократия, возможно, не самая глупая идея, придуманная человеком, но для
чего-то большего, чем маленький город, это безумие. Она опирается на предположение, что общественность, в среднем почти ничего не знающая, может
выбирать лидеров в борьбе за популярность среди провинциальных юристов,
которые знают немного больше и не обязаны знать ничего, кроме того, как
быть избранным.
2
В условиях демократии это невежество является одновременно охраняемым
качеством, таким как материнство, и ценным ресурсом. По общему согласию,
управляемые не слишком внимательно присматриваются к менталитету избранных правителей, а правители торжественно говорят о мудрости народа, у
которого ее нет. Репортеры спросят: «Сенатор, каково ваше мнение об Афганистане?» но никогда не зададут вопрос вроде: «Сенатор, где находится Афганистан?» или «Можете ли вы написать слово Афганистан?»
Чтобы проникнуть в глубину демократического замешательства, мы могли бы
с помощью социологических опросов спросить, сколько избирателей могут
назвать три города в Китае, помимо Пекина, Шанхая и Гонконга. Или сколько
людей могут назвать хотя бы даже эти города. Или кто знает хотя бы одну дату
в истории Китая или может назвать одну его провинцию? Тем не менее, они
знают, что Китай совершенно ужасен и опасен.
Спросите, какие страны граничат с Каспийским или Черным морем. Или, если
серьезно, многие ли когда-либо слышали о Каспийском море? В сегодняшней
политике это не вопросы для пустяковой викторины, а влияние Вашингтона на
выбор нашей следующей войны. Посмотрите, сколько людей слышали о Минских соглашениях. Если они этого не сделали, значит, они знают о войне в
Украине меньше хомячка. То, что, по их мнению, они знают, вероятно, приходит к ним через CNN и MSNBC, усердных разносчиков вранья.
Данные опроса Гэллапа: «Двадцать один процент американцев верят, что
Солнце вращается вокруг Земли. Пятьдесят четыре процента американцев читают ниже уровня шестого класса».
Можно побиться об заклад на то, что нижняя треть интеллектуального уровня
населения вообще ничего не знает о международных делах и чрезвычайно
мало о делах национальных. Учитывая ужасающе плохие школы в городах,
можно сделать еще одно обоснованное предположение: доля чернокожих,
разбирающихся в международной географии и политике, исчезающе низка.
Поскольку латиноамериканские кардиохирурги и системные программисты не
плывут через реку Рио-Браво, чтобы собирать апельсины во Флориде, процент
латиносов вряд ли будет значительно выше. В целом ни одна из этих трех
групп даже близко не подготовлена к тому, чтобы осознанно голосовать.
Из газеты New York Post: «Представитель Шейла Джексон Ли (демократ от
штата Техас) ошеломила участников школьного мероприятия, посвященного
солнечному затмению в понедельник, заявив, что твердая Луна – это «планета», которая «состоит в основном из газов», прежде чем добавить она все
еще хочет быть «первой в очереди», чтобы научиться там жить»».
Предлагаю послать ее на Луну. Она бывший главный демократ в подкомитете
по космосу Комитета по науке Палаты представителей.
3
Центр государственной политики Анненберга сообщает: «Хотя немногим более
трети респондентов (36 процентов) смогли назвать все три ветви власти США,
столько же (35 процентов) не смогли назвать ни одну».
Из FOX News Baltimore: «Тест по чтению сдавали 628 учеников средней школы
Паттерсона. Из этих учеников 484, или 77%, прошли тестирование на уровне
чтения в начальной школе. Сюда входит 71 старшеклассник, читающий на
уровне детского сада, и 88 учеников, читающих на уровне первого класса.
Еще 45 человек читали на уровне второго класса. Всего 12 учащихся, прошедших тестирование в средней школе Паттерсона, читали на уровне своего
класса, что составляет всего 1,9%».
Хотя люди, читающие политические колонки в Интернете, скорее всего, обладают интеллектом выше среднего, мне интересно, многие ли из тех, кто выступает против капитализма, социализма, фашизма, расизма и терроризма,
могут дать определение этим словам? Недавно я проверил биографии членов
комитета Палаты представителей по Китаю, чтобы узнать, сколько из них читают, пишут или говорят по-китайски. Никто. Так мы проводим политику в отношении самой важной зарубежной страны на планете.
Мой друг, бывший сенатор США, однажды совершенно серьезно подсчитал,
что 90% членов Сената не знают, где находится Мьянма (Бирма). Если мы с
вами, дорогой читатель, этого не знаем, то, наверное, не беда. Но ведь Сенат
занимается внешней политикой.
Важно отметить, что интеллект сам по себе не дает возможности голосовать.
Я знаю людей, находящихся в верхних процентах интеллектуального развития, у которых нет времени или интереса, например, чтобы беспокоиться о
внешней политике. Есть инженеры, нейрохирурги, математики, журналисты,
музыканты и художники, чьи умы просто не работают в политических направлениях, особенно если дело касается малоизвестных стран на другом конце
света. У нейрохирургов есть семьи, которые заслуживают внимания, журналы,
которые нужно читать, чтобы не отставать от прогресса в их области, возможно, одно или два хобби, и у них не так уж много поводов для беспокойства
по поводу нового российского трубопровода через Монголию, где бы он ни
находился.
Из людей, которых я встречал с IQ 190 или выше, может быть, четверо (из
которых я точно не один), обладали памятью и аналитическими способностями, которые, я думаю, приблизились к пониманию политики, истории и так
далее. Эти люди настолько редки, что их почти не существует. Остальные из
нас в лучшем случае могут знать лишь кое-что.
4
Например, мои знания кавказской политики целиком заключаются в том, что
Вашингтон хочет разместить военные базы в Грузии, чтобы помочь окружить
Россию. Я совершенно ничего не знаю о политике Конгресса и штата, сельскохозяйственной политике и о том, что BlackRock делает по всему миру. Слишком
много нужно знать, и слишком мало ума, чтобы знать, как этими знаниями
пользоваться.
Если игнорировать исключения и степени, публику можно рассматривать как
огромный полукоматозный полип, который знает только, комфортно ли ему,
холодно и сыро и достаточно ли ему еды. Если с экономикой все в порядке,
люди будут голосовать за действующих политиков, независимо от того, несут
ли те какую-либо ответственность за процветание или нет. Если войны можно
вести, не причиняя им неудобств, в местах, которые фактически не находятся
в пределах их визуального горизонта, то они не будут обращать на это внимания. Они не будут заботиться об образовании, пока их дети получают хорошие
оценки, даже если они не связаны с чем-либо, чему дети на самом деле научились. Интересы у них чисто локальные, хотя их можно взбудоражить из-за той
или иной футбольной команды, из-за того, кто лучше: Трамп или Байден, или
с помощью морализаторских пьес о жестокости полиции или праведного героизма украинцев.
Принимая во внимание вышеупомянутое плохое образование, контролируемые средства массовой информации и американский антиинтеллектуализм
(американцы, похоже, не любят явно умных людей), у нас есть политическое
устройство, совершенно неспособное даже приблизиться к функциональной
демократии. Возбудите людей Суперкубком или морализаторскими сказками
об Украине или России, и они сделают все, чего от них пожелают. Кататься по
полу. Лаять. Выпрашивать. Все так просто, ничего особенного.

[ляксандр]

Вредные привычки коллег, которые раздражают россиян:

1. Ходят на перекуры (59%);

2. Сидят в соцсетях на рабочем месте (36%);

3. Болтают на рабочем месте (31%);

4. Обедают на рабочем месте (26%).

Зато распитие спиртного в офисе почти никого не раздражает (11%)

[ляксандр]

Отношение среднестатистического мужчины к женщине характеризуется крайней низостью и запредельным цинизмом… Опросы показывают, что, с точки зрения мужской половой морали, существует две категории женщин. «Сукой» называется женщина, которая отказывает мужчине в половом акте. «Блядью» называется женщина, которая соглашается на него. Мужское отношение к женщине не только цинично, но и крайне иррационально. По господствующему среди мужчин мнению — так считает семьдесят четыре процента опрошенных — большинство молодых женщин попадает в обе категории одновременно, хоть это и невозможно по принципам элементарной логики…

© Пелевин

[Выживший]

Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр..
А. П.
Чехов

Ляксандр, живя на родине Антона Павловича, я не слышал такое его изречение. Спасибо Вам, Ляксандр!

[Выживший]

Не знаю, можно ли сюда. предыстория.
Я однажды ехал из Еката в Ростов, со мной в купе ехала девушка, из Омска, с маленьким ребенком, девочка 5лет, Алиса.
Муж у неё летел из Омска до Сочи , в Матвеев Курган потом поездом.
И я слушал песню, на ноуте, сначала в наушниках, Алиса попросила включить звук. И песня звучала https://www.youtube.com/watch?v=nlOuD10qjQg...%BA%D0%BE%D0%B2
Вячеслав Мясников, песня "папа"
P.S. Оказывается, у них папа болел и умирал. И вот как раз, извините за такое, не как раз, но так получилось, в это время звонок и "папа умер"и эта песня. Живите, родные!

Сообщение отредактировал Выживший - 23.5.2024, 4:08

[ляксандр]

угловый AI спросили про то, почему сыр иногда не держится на пицце и сползает.

Он вначале выдал достаточно логичные причины (соуса много, поэтому сыр сверху на нём сползает; сыра много, он опять же сползёт из–за веса; или соус жидковат), а потом добавил прекрасное — что можно клея долить в соус, тогда приклеится.

Вначале все ржали над тем, какой AI крутой, что выдал даже абсолютно безумный, но так–то решающий проблему вариант (да, если сыр на пиццу приклеить, то он не сползёт).

А потом всё стало ещё веселее, когда был найден источник. Достаточно редкий совет ведь, ищется по тексту, и вуаля — оказывается гугловый AI, накормленный базой всякого из интернета, просто скопировал комментарий из старого треда на Реддите.

Те, кто кормят AI инфопомойкой интернета, тупо "чем больше тем лучше", выставили старым сообщениям на форумах высокий приоритет, потому что типа тогда–то их не мог писать робот, значит люди писали, поэтому если давно висит, не удалено и залайкано, то правда.

И оно значит тупо это дописало в ответ на вопрос.

AI — это универсальный суперусреднённый рободурак, суперэрудированная суперсерость, умеющая сверхбыстро комбинировать уже известное. И не более.



Сообщение отредактировал ляксандр - 24.5.2024, 16:39

[ляксандр]

Медицина утверждает, что пидарасы бывают трёх видов — пассивные, активные и актуальные. Первые два вида ведут себя так потому, что такова их природа, и к ним претензий ни у кого нет. А вот третий вид — это такие пидарасы, которые стали пидарасами, потому что прочли в журнале "Птюч", что это актуально в настоящий момент. И к ним претензии будут всегда. Понятно?

— Я понимаю, что вы хотите сказать, Степан Аркадьевич, — спокойно ответил Малюта. — Но мне кажется, что картина несколько сложнее. Есть самый страшный вид пидарасов, четвёртый. Это неактуальные пидарасы. Именно сюда относятся те пидарасы, которые выясняют, что актуально, а что нет в журнале "Птюч".

© Пелевин

[ляксандр]

[ляксандр]

[ляксандр]

будущее наступило

[ляксандр]

[ляксандр]

Китайский интернет исчезает в никуда


...Раздумывая над темой очередного материала, китайский блоггер Хэ Цзяянь решил создать историю, посвященную крупному бизнесмену, основателю «Алибаба» и «Алипэй» Джеку Ма. Для всех таких материалов сначала нужно собрать источники. Поэтому он вводит имя «Джек Ма» в поисковик «Байду» и задаёт временные рамки 1998–2005. Сказать, что результаты поиска его удивили — не сказать ничего.

Поисковик выдал ему 1 (один!) результат. Кликнув на него, Хэ понимает, что на самом деле эта веб–страница была опубликована в 2021, но по непонятным причинам была неправильно классифицирована поисковиком. Упоминаний Джека Ма до 2005 года, таким образом, в китайском интернете найти невозможно.

Как так? В 2005 в Китае было 111 млн. интернет–пользователей. Всю первую половину 00–ых компании Джека Ма занимали первые позиции на рынке интернет–торговли, а самого предпринимателя народная молва окрестила «королём интернета». Но сейчас всё выглядит так, как будто ни этих 111 миллионов людей, ни «короля интернета» не существовало.

Может, дело в поисковике? Хэ вбивает аналогичный поисковый запрос в «Гугл» и «Бинг». В этих находится чуть больше — до десятка результатов. Но всё равно это просто крупицы по сравнению с тем, что должно быть. И большая часть результатов также датирована неправильно и по факту была опубликована позднее.

Ладно, не сдаётся Хэ. Джэк Ма — опальный олигарх, попавший под репрессии властей. Надо поискать других персон. Он ищет руководителя «Хуавэй» Пони Ма (никак не связан с Джеком), руководителя «Сяоми» Лэя Цзюня, интернет–предпринимателя Ло Юнхао, тайваньского поп–идола Джей Чоу… И вновь — никаких результатов. Ничего.

Хэ Цзяянь понимает, что темой его следующего поста будет совсем не Джек Ма. А то, что китайский интернет попросту исчезает на глазах. Исчезает в никуда.

Контент почти все китайских сайтов, популярных в 1998–2005 — условную «домобильную», Веб 1.0–эпоху китайского интернета — начиная с определенного года, полностью отсутствует на просторах Сети. Это касается и крупных площадок вроде ”NetEase” и “Sohu”, и персональных веб–страниц. Единственным исключением является Sina.com, где можно найти хоть какие–то странички 2014 года и ранее. Но и их осталось гораздо меньше, чем было изначально.

«Кажется, что есть некое чудовище, пожирающее веб–страницы, — пишет Хэ. — Оно придерживается стрелы времени, от прошлого к настоящему, сперва откусывая понемножку, затем помногу, поглощая весь контент в китайском интернете на промежутке в 5 или 10 лет».

Хэ проводит аналог с «двумерной пленкой» из романа китайского фантаста Лю Цысиня — абсолютным оружием, уничтожающим саму трёхмерность пространства. Мне же больше по душе отсылка к более попсовому (и более старому) чтиву — «Лангольерам» Стивена Кинга. Тайна лангольеров, мистических существ, пожирающих реальность, в повести Кинга так и остаётся нераскрытой.

Сможем ли мы раскрыть причины исчезновения китайского интернета? Хэ называет два фактора. Первым и главным он считает экономический.

Поддержание сайта в доступном состоянии требует ресурсов: серверного оборудования, каналов связи, электроэнергии — и, в конечном счете, денег. Несмотря на то, что интернет воспринимается бесплатной площадкой, кто–то всё равно несет издержки на его функционирование.

Чтобы тратить деньги на сохранение веб–сайтов, надо видеть в них какую–то ценность. Корпорации готовы поддерживать свои страницы из имиджевых и пиар–соображений. А вот персональные страницы, составляющие большую часть Сети, а также сайты развалившихся компаний, уже не имеют таких заинтересованных «спонсоров». Там остается единственный канал монетизации — показывать посетителям рекламу.

А для этого нужен пользовательский трафик. Но за этот трафик вёдётся не прекращающаяся ни на секунду SEO–война по продвижению коммерческих площадок в топ поисковой выдачи. И в этой войне «бесхозные» веб–страницы неизменно оказываются проигравшими. Не помогает делу и политика веб–поисковиков, алгоритмы которых высоко ценят свежий контент и задвигают в самый низ старые страницы.

Как только трафик иссякает — исчезает экономическая мотивация держать сайт онлайн. Он исчезает. Становится добычей лангольеров.

Второй фактор Хэ Цзяянь деликатно называет «регуляторным»:

«В целом, регулирование информации в интернете — это процесс, который эволюционирует из «ничего» во «что–то», от снисходительного к строгому, и от строгого к еще более строгому. Контент, который был когда–то легальным, больше не отвечает регуляторным требованиям; а контент, когда–то считавшийся «серым», становится «черным». Этот контент будет напрямую удален».

Наблюдения Хэ справедливы в том числе и для западного сегмента интернета. Но… Но западный сегмент интернета до 2005 года не представляет собой такой идеальный, вычищенный лангольерами дочиста вакуум, как в Китае. Поэтому напрашивается вывод, что в Китае существует, опять–таки в деликатных выражениях, «национальная специфика».

Хэ отмечает, что пользователи Сети могут выступать в роли чересчур рьяных «вахтёров». Они откапывают какие–нибудь заявления, сделанные на персональной странице 10 лет назад, отбрасывают любой контекст, демонизируют их автора и объявляют кампанию по «отмене» этого персонажа. Сюжет, весьма распространенный на Западе, но, оказывается, не обошедший стороной и Китай.

В условиях двойного прессинга — со стороны государственных цензоров и сетевых активистов — самой безопасной тактикой становится самоцензура. Проще говоря, чем меньше твоих мыслей опубликовано онлайн — тем меньше возможных проблем.

«Поскольку никто не знает, какой контент на веб–сайте или какие сказанные слова повлекут для этого человека катастрофические последствия несколько лет спустя. Лучший путь — это напрямую удалить все эти «бомбы с часовым механизмом», то есть закрыть веб–сайт или удалить весь контент».

Хэ рассуждает о других причинах исчезновения веб–страниц — например, борьбу правообладателей с пиратским контентом. Но делает вывод, что все они незначительны по сравнению с экономическим и регуляторным факторами.

«По сути, контент в интернете, подобно биологической жизни, управляется законом эволюции, и его существование базируется только на одном критерии: привлекать как можно больше внимания с как можно меньшими затратами».

Таким образом, на первый план вновь выходит экономика, экономика внимания. Есть пользовательский трафик, веб–страничка популярна — выгоды от ее существования перевешивают как прямые экономические издержки, так и возможные политические риски. Если же посетителей нет, то подспудное давление аппарата цензуры вкупе с прямыми затратами быстро прекращают ее существование.

И поскольку экономические факторы на Западе и в Китае работают на одних и тех же принципах, а разница в масштабах «вымирания» старых страниц колоссальна — мы можем сделать вывод, что именно политическая цензура является главным виновником повального исчезновения старого китайского интернета.

Но раз внимание играет такую важную роль в выживаемости веб–страниц, нам стоит вспомнить про такую характеристику, как формат. Популярность различных форматов тоже следовала «эволюционному закону» экономики внимания: от простых и незатейливых к богатым и технологическим требовательным. Доски BBS с зачаточным графическим интерфейсом сменились неинтерактивными персональными сайтами Веба 1.0, которым на смену пришли интерактивные платформы Веб 2.0. Текстовый формат вытеснялся сначала графикой, затем видео длинной формы и, наконец, короткими видео. Статичная презентация эволюционировала в выдачу рекомендательными алгоритмами, всё более сложными и более персонализированными. И этот процесс эволюции не прекращается — Цукерберг обещает нам мета–вселенные, которые радикальнейшим образом поменяют пользовательский опыт в Сети.

Эта быстрая эволюция означает, что у «старого» интернета просто нет шансов продолжать существование. Он не более востребован, чем пленочные фотоаппараты после распространения цифровых, а цифровые фотоаппараты — после внедрения камер в смартфоны. Он должен остаться в прошлом. В настоящем места для него нет.

Конкуренция за существование в интернете на порядки интенсивнее, чем в биологической сфере, отмечает Хэ. Поскольку с приходом эры Веб 2.0 на исход битвы за внимание оказывает сильнейшее влияние сетевой эффект. Чем больше пользователей, чем популярнее платформа — тем больше на ней контента, больше важных для тебя людей, и больше ресурсов она имеет для разработки алгоритмов, удерживающих твоё внимание. Это динамика гипер–концентрации. Если в биосфере имеется огромное множество разнообразных экологических ниш, которые поддерживают существование самых разных организмов, то в интернете работает закон «победитель получает всё».

Остальные попадают в пасть лангольеров.

«Если цивилизация будущего — это интернет–цивилизация, то наше поколение будет вычеркнуто из истории, поскольку в интернете не останется следов о нас».

И вопрос, который встаёт в связи с этим неприятным выводом — хотим ли мы всё–таки сохранить эти следы? Имеют ли они для нас достаточную ценность?

С одной стороны, если человек выкладывает какой–то контент в сети — то он делает это как раз для того, чтобы его увидели другие люди. Значит, он считает эту информацию важной и интересной для других. Значит, он хочет, чтобы она была публично доступной.

С другой стороны, важной и интересной он считает эту информацию в конкретный момент времени. А через 20 лет он запросто про нее забывает. Значит, ценность веб–страниц не постоянна? Может, они действительно не стоят усилий по их сохранению?

Одними из первых ответ на эти вопросы сформулировали историки и архивариусы. Звучит он примерно так: «В прошлом важные части нашего культурного наследия были утеряны, поскольку они не были архивированы — отчасти из–за того, что прошлые поколения не распознали, или не могли распознать их историческое значение». И упор здесь надо делать на то, что далеко не всегда мы можем предвидеть, что именно будет считаться ценным через 10, 50, 100 и так далее лет.

Ближе к нашим дням оформилась теория информационной экономики — экономики, в которой информационные продукты являются главной движущей силой. Информация — это база производительных сил общества. И по мере технического прогресса ценность информации будет только расти. Соответственно, потеря информации — это неоправданное расточительство.

Параллельно в социологии формировалась теория политической коммуникации. В рамках которой доступ агентов к наиболее полной информации признавался одной из главных предпосылок для реализации устойчивой и справедливой демократической политической системы.

Наконец, уже в наши дни на гигантских объемах взятой из интернета информации начали обучать модели искусственного интеллекта. И быстро выяснилось, что, во–первых, чем больше информации получит модель во время обучения — тем выше будут ее способности. А во–вторых, интернет оказался не таким уж и безграничным — исследователи почти исчерпали все доступные данные, и как расти дальше, пока непонятно.

Таким образом, к культурно–исторической, экономической и политической ценности публичной информации у нас добавляется ценность технологическая. Причём, если для первых трёх возможны дебаты о том, стоит ли гнаться за количеством сохраняемой информации или же сосредоточиться на качестве, то для технологий машинного обучения количественный фактор прочно стоит на первом месте.

Следующий вопрос — что делать? Как спасти интернет от лангольеров?

В США есть сразу несколько организаций, поставивших своей целью долгосрочное сохранение интернет–страниц. Самая крупная — ”Internet Archive”, начавшая свою работу на заре Интернета, в 1996, и ставящая амбициозную цель сохранить весь Веб для потомков.

Но Хэ не удовлетворен этим проектом. Во–первых, он нашел там очень мало китайских веб–страниц. Во–вторых, и в–главных, поиск в ”Internet Archive” работает просто ужасно, оставляя мало шансов найти нужную страницу в безбрежном океане из 866 млрд. сохраненных документов. А если ты не можешь найти нужную информацию — то из нее невозможно извлечь ни культурной, ни экономической, ни политической пользы. Пригодится она разве что для обучения машин. Да и то до поры–до времени, пока алгоритмы пренебрегают возможностями целенаправленного выбора информации.

Мы можем попенять руководству ”Internet Archive” на слабый функционал их платформы. Устранение этого недостатка вряд ли будет стоить дорого. Да и сам процесс архивного содержания без малого триллиона веб–страниц не требует каких–то космических денег — в 2022 на это ушло 26 млн. долларов. Копейки на фоне многотриллионной интернет–экономики и потенциальных выгод от сохранения такой информации.

Добавим, что хранить «старый» интернет еще дешевле — он не так богат медиа–контентом, не требует много места, да и в целом количество веб–страниц в нем поменьше, чем сейчас.

Поэтому способы сохранить интернет есть. Было бы желание… И тут Хэ совсем пессимистично смотрит на перспективы китайского интернета. Потому что у кого может возникнуть такое желание? У коммерческих фирм? Нет, им нет резона поддерживать публичный доступ к сохраненным страницам. Изначально рынок и убил старые китайские веб–сайты — надежды на него больше нет.

А что государство? Ведь именно оно должно поддерживать доступность общественных благ, игнорируемых рынком — включая и публичный доступ к Вебу. Но Хэ и здесь скептичен. Это в мире волшебных пони государство должно поддерживать доступность общественных благ. В этой стране, уверен блоггер, государство шлепнет поверх такого архива ограничения на доступ. И будет давать логин и пароль только избранным, лояльным, наделенным специфическими силовыми полномочиями членам общества. Как деликатно отмечает Хэ, «чтобы предотвратить злоупотребление этой информацией».

Деликатность Хэ понять можно. Я, в свою очередь, имею возможность высказаться прямо: товарищи в погонах будут злоупотреблять этой информацией гораздо сильнее, нежели рядовые китайские граждане. Поскольку злоупотребления порождает именно неравенство — что в полномочиях, что в доступе к информации — но никак не публичная открытость. Та самая устойчивая и справедливая демократическая политическая система, которую мы упомянули выше, базируется как раз на открытости и равенстве. Отказывая гражданам в равном доступе к публичной информации, мы выбиваем из–под нее фундамент.

Увы, подобные рассуждения в китайском интернете немыслимы. Поэтому Хэ ничего не остаётся, как закончить на минорной ноте.

«В будущей интернет–эпохе, когда люди оглянутся назад, на первые двадцать лет 21 века — это будут двадцать лет без исторических свидетельств.

Мы — потерянное поколение интернет–эпохи.

[…] Выхода нет.

Почти всё, что ты сейчас видишь и создаёшь, вместе с этой статьёй и этой платформой, рано или поздно канет в небытие».

Задумка Хэ Цзяяня сделать финал статьи красивым и пафосным почти удалась. Почти.

Потому что настоящий финал этой статьи был в руках у совсем других людей.

Когда Хэ фаталистично писал о том, что его текст может кануть в небытие «рано» — он даже не представлял, насколько «рано» это может случиться.

Не прошло и 20 часов с момента публикации, как государственные цензоры снесли эту статью с платформы ”Weixin”.

Статью, очень деликатную по тону. Статью, никого ни в чем не обвиняющую. Статью, ставящую на первое место экономические факторы исчезновения веб–страниц. Статью, старательно избегающую слова «цензура» и использующую нейтральное «регулирование».

Тем не менее, лангольеры сильно испугались этой статьи.

Почему? Возможно, потому, что там описывалось удивительное совпадение интересов загадочных лангольеров и китайского государства: ни первые, ни второе не хотели публичного доступа к информации в свободной Сети.

Возможно, потому, что у каждого лангольера есть имя, фамилия и партбилет. И они жутко не хотят, чтобы общество знало об их работе. Незнание — сила.

Возможно, потому, что именно этот оруэлловский принцип — а не фантастические идеи — и является причиной столь разительного контраста между выживаемостью веб–страниц в Китае и за его пределами. Чтобы получить устойчивую и справедливую демократическую систему, публике нужен свободный доступ к информации. Но если тебя не интересуют устойчивость, справедливость и демократия, а интересуют только сохранение личной власти и аппаратного веса — свободный доступ к информации в Сети будет тебе только вредить.

Каждый день пользователи Сети генерируют огромное количество нового контента. Поток этот более–менее стабилен. Но общий объём контента в Сети из–за этого постоянно растёт. Ты можешь поставить под контроль поток нового контента. Но чтобы поддерживать стройность нарратива, чтобы поддерживать степень незнания в населении, тебе понадобится всё возрастающий объем ресурсов для модерации старого контента.

А это не очень устойчивая конструкция. Гораздо проще отсечь от Сети целые пласты — старые пласты — и дать команду местным поисковикам перестать выдавать на них ссылки. Всё равно эти старые пласты почти не посещаемы. Никто не заметит их потери. Тем более исчезновение трафика с поисковиков ускорит их смерть по «естественным», экономическим причинам.

Старые пласты опаснее еще и тем, что они более отдалены от нынешнего политического контекста. Они слишком отличаются от господствующей сейчас повестки.

Незнание — сила. Чем меньше информации доступно в Сети, чем меньше альтернативных контекстов — тем проще манипулировать имеющимся в ней контентом, тем проще выстраивать нужные тебе политические нарративы. Вплоть до того, что любой политический контент должен создаваться, исходя из линии Партии, а не исходя из объективной реальности.

Хэ сокрушается о том, что от его поколения не останется истории. Но в романе «1984» истории тоже не существовало. Океания всегда воевала с Остазией. Океания никогда не воевала с Остазией. Эти «исторические факты» определялись исключительно сиюминутной политической повесткой. Наличие какой–то «объективной» истории только мешает конструированию политического нарратива в настоящем. Поэтому «история» в «1984» начисто переписывалась с каждым новым политическим поворотом.

Во времена Оруэлла не было такого термина — но сейчас это называют «медийной реальностью». И задача лангольеров — уничтожить всё, что не вписывается в эту медийную реальность.

Однако на самом деле они пожирают не реальность, не вписывающуюся в партийные рамки — а знание в головах населения, подвластного их хозяевам. Реальность по–прежнему остаётся в силе.

И если партийная верхушка сильно увлекается конструированием удобного для себя медиа–образа, если медийная реальность слишком сильно отдаляется от реальности объективной — может обнажиться реальная цена отказа от устойчивости политической системы. Катастрофическая цена.

Этот риск тем сильнее, чем больше у власти иллюзий насчет своих возможностей по контролю медийной реальности. И чем сложнее технологические системы такого контроля. Как видим, при всей сложности эти системы в Китае вынуждены полагаться на очень примитивные, топорные приёмы.

Боюсь, данный риск для Китая довольно велик. Он растёт с каждым удаленным постом — с каждым постом, который описывает объективную реальность, а не линию Партии.

Чувство безысходности, проглядывающееся в статье Хэ Цзяяня, охватывает сейчас значительную часть молодого поколения Китая. Отчасти оно подпитывается этим растущим разломом между реальными ощущениями и глянцевой, стерильной медиа–картинкой.

Но растущий разлом не означает, что нынешнее положение цементируется всё прочнее — напротив, оно становится всё менее устойчивым. И если сейчас не видно выхода — то в близком будущем уже самой системе придётся с трудом искать пути продолжения своего существования.

Что касается настоящего, то Хэ ошибается насчет отсутствия выходов. Один из таких выходов, зарубежный ”Internet Archive”, как раз и спас статью блоггера от пожирания партийными лангольерами. Сделав ее архивную копию. Благодаря которой с ней познакомился сначала я, а теперь и вы.

Пока есть возможность, пока медлительные бюрократы не заподозрили, что им может кто–то мешать, ”Internet Archive” должен расширить свой фокус на китайском сегменте интернета. И сделать наконец нормальный поиск по своей архивной базе. Польза от этой разработки была бы колоссальной.

А когда лангольеры попытаются вычеркнуть ”Internet Archive” из китайского интернет–пространства — для продолжения его миссии уже должны быть готовы альтернативные, распределенные технологические решения. Сохранение интернета стоит недорого. И может быть взято на себя рядовыми пользователями. Не для того же 16 лет развивались технологии блокчейна, чтобы спекулянты гоняли капиталы на биржах…

В китайских лангольерах нет никакой мистики — только технологии и политическая система, слишком увлекшаяся оруэлловщиной. Чтобы их победить, людям понадобятся альтернативные технологические решения. И, конечно, политическая воля. Фатализм и преждевременное оплакивание своего бесславного конца, увы, ситуацию не изменят.

[ляксандр]

Адель философия жизни

[ляксандр]

На днях в Эрмитаже первый раз в жизни ел устриц... Вкусного мало. Если исключить шабли и лимон, то совсем противно.
© Чехов

[ляксандр]

жизненно

[ляксандр]

Мать Тереза была злобной, жестокой женщиной, по вине которой приняли мученическую смерть тысячи людей. В её “Домах для умирания” было запрещено давать обезболивающие средства, а больные умирали почти что от любых болезней...

При своём рождении 26 августа 1910 года Мать Тереза получила имя Агнес Бояджиу. Это произошло в Скопьё, в богатой семье албанцев–католиков. Её отец был ярым албанским националистом, состоявшим в подпольной организации, целью которой было очищение Скопьё от сербов и присоединение его к Албании. Вскоре его убили во время атаки на сербскую деревню.

Дочь также унаследовала отцовские взгляды. Хотя она свободно владела сербским языком и даже закончила сербскую гимназию, но во время своих будущих официальных посещений Югославии всегда общалась только через переводчика.

В 1928 году, после окончания гимназии, Агнес уехала в Ирландию в монашеский орден “Сестры Лорето”. Там она выучила английский язык, стала монахиней под именем Тереза и была отправлена в индийский город Калькутта преподавать в католической школе имени святой Марии.

Далее, по её воспоминаниям, в 1946 году ей было видение Иисуса Христа, который приказал ей бросить школу, скинуть монашескую одежду, надеть местное национальное платье сари и идти помогать самым бедным и несчастным. Впрочем, в других своих воспоминаниях она утверждала, что Бог приходил к ней регулярно, начиная с пятилетнего возраста.

Как ни странно, ей удалось заручиться и поддержкой властей и своего непосредственного католического начальства. Под учреждение, которое сама мать Тереза назвала “Дом для умирающих”, мэрия выделила ей в 1948 году бывший храм индийской богини Кали. Персоналом стали 12 монахинь учреждённого матерью Терезой ордена “Сёстры миссионерки любви”, который позже стал действовать по всему земному шару с благословения Папы Римского.

Всемирная слава к её организации пришла в 1969 году, когда по заданию ВВС журналист Малкольм Маггеридж снял восхваляющий её документальный фильм “Нечто прекрасное для Бога”. Но это был не просто хвалебный материал – экзальтированный журналист утверждал, что на съёмках произошло чудо: в “Доме для умирающих” не было освещения, но съёмки удались, поскольку «появился божественный свет».

И хотя оператор Кен Мак–Миллан позже заявил, что просто им впервые была применена новая плёнка фирмы Кодак для ночных съёмок, в те времена Интернета не было и не мог оператор перекричать могущественную корпорацию ВВС. Впрочем, людям всегда интереснее читать о чудесах, чем о новых свойствах киноплёнки.

В результате пиара число монахинь ордена возросло до 5000, а также появилось более 500 храмов в 121 стране мира. Повсюду стали открываться хосписы, центры помощи тяжелобольным и социальные дома. Хотя мать Тереза по–прежнему называла их “Домами для умирающих”.

Что они представляют собой на самом деле, рассказала в документальном фильме “Ангел из ада” Мэри Лаудон, работавшая в одном из них:

«Первое впечатление было, как будто я вижу кадры из нацистского концлагеря, так как все пациенты тоже были обриты наголо. Из мебели только раскладушки и примитивные деревянные кровати. Два зала. В одном медленно умирают мужчины, в другом – женщины. Практически никакого лечения, из лекарств только аспирин и другие дешёвые препараты. Капельниц не хватало, иглы использовались многократно. Монахини промывали их в холодной воде. На мой вопрос: почему они не делают их дезинфекцию в кипятке, мне ответили, что это не нужно и на это нет времени. Помню 15–летнего мальчика, у которого вначале были обычные боли в почках, но ему становилось всё хуже и хуже, так как он не получал антибиотики, а позже ему стала необходима операция. Я сказала, что для того, чтобы его вылечить, нужно лишь вызвать такси, отвезти его в больницу и оплатить недорогую операцию. Но мне отказали в этом, объяснив: “Если мы сделаем это для него, то придётся это делать для всех”».

Слова Мэри Лаудон подтверждают и результаты многочисленных проверок “Домов для умирающих”. Неоднократно отмечалось, что там практически не заключают трудовые договоры с врачами, а всю основную работу выполняют трудящиеся бесплатно волонтёры, поверившие в миф об учреждениях матери Терезы. Доктора отмечали несоблюдение гигиенических норм, перенос болезней от одного пациента к другим, еду, непригодную для употребления, и отсутствие элементарных обезболивающих.

Последние святая фактически запретила, заявив: «Есть что–то прекрасное в том, как бедняки принимают свою долю, как страдают, словно Иисус на кресте. Мир многое получает от страдания. Мучение означает, что Иисус вас целует». В результате, болевой шок стал причиной смерти для многих.

Всё вышеперечисленное идеально укладывалось в её концепцию “спасения” больных. Если для нормальных людей спасение больного означает его выздоровление, то для матери Терезы это означало его переход в католицизм и спасение таким образом от мук ада в загробной жизни. Поэтому, чем сильнее страдал больной, тем легче было его убедить, что для избавления от страданий надо стать католиком, и Иисус Христос поможет тебе. Обряд крещения в “Домах для умирающих” проходит так же просто, как и всё остальное: больному покрывают голову мокрой тряпкой и читают соответствующую молитву. А дальше, если пациент после этого выживет, то всем расскажет, что это стало благодаря переходу в католицизм, а если не выживет, то ничего не расскажет.

Когда же самой матери Терезе понадобилась медицинская помощь, она не стала пользоваться услугами своих медучреждений, а отправилась лечиться в одну из самых дорогостоящих клиник в мире — в Калифорнию.

Так же легко она меняла свою позицию и по другим вопросам, если ей это было выгодно. Так, например, она была категорически против абортов. В своей речи при вручении ей Нобелевской премии мира в 1979 году она заявила: «Самая большая угроза миру сегодня – это аборты, потому что это прямая война, убийство, прямое убийство человека его собственной матерью».

Однако, когда её подруга премьер–министр Индии Индира Ганди начала насильственную стерилизацию бедняков, то Агнес Бояджиу полностью поддержала эту кампанию. Правда, в 1993 году снова изменила свою позицию и осудила 14–летнюю ирландскую девушку, которая сделала аборт после изнасилования.

Путешествуя по всему миру, Агнес Бояджиу везде требовала запрета и разводов, так как каждый брак освящён Богом. Однако, когда другая её подруга, принцесса Диана, развелась с принцем Чарльзом, то она объявила, что «это правильное решение, так как из семьи ушла любовь».

Кроме этого она требовала полного запрета всех видов контрацептивов, а при напоминании о том, что они препятствуют распространению СПИДа, заявляла, что СПИД это «справедливое возмездие за неправильное сексуальное поведение». Ненавидела она и феминизм и призывала женщин «предоставить мужчинам делать всё то, к чему они лучше приспособлены».

Несмотря на то, что Агнес Бояджиу везде призывала к скромному христианскому образу жизни, сама она во время своих многочисленных путешествий по миру предпочитала передвигаться в персональных самолётах и вертолётах, а останавливаться в самых фешенебельных резиденциях.

Благодаря массированной пропаганде, миллионы людей поверили всемирной благодетельнице несчастных и высылали её ордену свои пожертвования. Кроме Нобелевской премии, мать Тереза и её орден получили ещё десятки премий от различных организаций на огромные суммы. Однако о том, как они расходуются, нобелевская лауреатка говорить не любила. На просьбы журналистов об интервью она обычно отвечала: «Пообщайтесь лучше с Богом».

Благодаря дружбе с Индирой Ганди, её монашеский орден, зарегистрированный в Индии, был долгие годы освобождён от какого–либо финансового контроля под предлогом того, что он является крупной благотворительной организацией. При этом, когда в 1998 году был составлен рейтинг финансовой помощи от организаций в Калькутте, то ордена “Сёстры миссионерки любви” не было даже среди 200 первых.

Самый мощный скандал, связанный с расходованием пожертвований, полученных Агнес Бояджиу, произошёл в 1991 году, когда немецкий журнал Stern на основе документов опубликовал информацию о том, что только 7% пожертвований идёт на лечение больных. Гигантские суммы оседали на счетах Банка Ватикана в Риме.

Происхождение пожертвований мать Терезу не смущало. Она спокойно принимала деньги, награбленные диктаторами у своих народов.

Так, в 1981 году она посетила Гаити, где правил Жан–Клод Дювалье, получивший власть после смерти отца–диктатора. Казалось, что хорошего можно сказать о ситуации в самой бедной стране Западного полушария и одной из беднейших в мире, где процветают коррупция и болезни, и где семейством Дювалье совершено 60 тысяч явных и тайных политических убийств. Однако мать Тереза заявила, что нигде в мире не видела такой близости между бедняками и руководителем государства. В результате, она получила от гаитянского диктатора 1,5 миллиона долларов.

Другим известным дарителем, облагодетельствовавшим мать Терезу на 1,25 миллиона долларов, был американец Чарльз Киттинг. Позже, когда он попал под суд за то, что ограбил 23 тысячи вкладчиков своего фонда на 252 миллиона долларов, мать Тереза послала письмо с просьбой о помиловании верного и щедрого сына католической церкви.

В ответном письме прокурор Пол Терли написал, что «церковь не должна позволять использовать себя как средство для успокоения совести для преступника» и предложил Агнес Бояджиу вернуть полученные от Киттинга деньги тем, у кого они были украдены. В ответ – тишина.

С момента смерти основательницы ордена «Сёстры миссионерки любви» и до того момента, как она стала святой прошло ровно 19 лет, и шёл этот процесс нелегко. По правилам католической церкви для того, чтобы человек был канонизирован как святой, он должен совершить чудо.

Поиск чудес, совершённых матерью Терезой, был поручен канадскому священнику Брайану Колодийчуку. Вначале он объявил, что жительница индийского штата Бенгалия Моника Бесра имела 17–сантиметровую злокачественную опухоль в желудке. В годовщину смерти матери Терезы – 5 сентября 1998 года её сестра положила ей на живот медальон с ликом Святой Богородицы, которым прикоснулись к телу матери Терезы в день её похорон и обратилась к всемирной праведнице с молитвой о её выздоровлении. Через 8 часов опухоль якобы исчезла.

Всё было чудесно, в прямом и переносном смысле этого слова, но тут Моника Бесра поссорилась со своим мужем, а тот заявил журналистам, что у его жены была не опухоль, а киста яичника, которую вылечили с помощью лекарств, за которые он заплатил крупную сумму из своего кармана, а затем отвёл журналистов к врачам, у которых сохранились соответствующие медицинские документы.

Разумеется, после этого скандала у Ватикана вера в святость монахини, принёсшей ему по самым скромным подсчётам 3 миллиарда долларов и миллионы новых последователей, не пропала. Но для сохранения приличия была сделана многолетняя пауза в канонизации для успокоения и забвения.

В 2008 году преподобный Колодийчук нашёл новое чудо в Бразилии, где у Марсилио Андрино была злокачественная опухоль мозга, но после того, как его жена Фернанда стала молиться матери Терезе, она исчезла. Никаких медицинских документов в данном случае не было, что уберегало от повторения случая с Моникой Бесра.

Когда итальянец Джорджио Бруско, лично знавший мать Терезу и отбывающий тюремное заключение за руководство мафией, узнал о ее канонизации, он сказал: «Если она святая, то я – Иисус Христос».