она, к сожалению, помнит практически каждый жест:
как он плачет, как двигается, как ест.
как в прихожей закуривает, входит, открывает балкон.
у неё было много похожих, но так делал только он.

они иногда встречаются, пьют чай и говорят за жизнь,
придерживаясь негласного правила: не умеешь любить – дружи.
их обоих устраивает сегодняшнее положение дел:
чайное перемирие после разъединения тел.

… но, иногда, ей хочется к чертям перевернуть стол,
и, глядя в глаза, процедить, что ей нравился только он…
- о чём задумалась? или это секрет?
- просто вспомнился случай… впрочем, это неважно, нет.

… они расстанутся на остановке, что на углу.
она будет ждать маршрутку, вглядываясь во мглу,
и прокручивать в голове каждый жест,
чтобы, наконец, возненавидеть.
и то, как он плачет.
и то, как двигается.
и как ест

идеалов уже не будет, а вот свой человек - да, есть.
и он любит меня, он любит всем невзгодам наперевес.
молчалив и колюч к прохожим, иногда и со мной сердит.
только чувствуем оба кожей, мир не плавится, он горит.

идеалов уже не будет. человек со мной рядом - свой.
я могу его долго слушать и веснушки считать рукой,
я могу позвонить некстати, я могу поступить на зло.
и неважно насколько "хватит". он особенный всё равно.

идеалов уже не будет, а вот свой человек - всегда.
мы друг другу родные люди, мы, как маленькая семья..

- обними и согрей, мой мальчик, мне не нужно теперь цветов
догадался что это значит? между нами с тобой любовь..

Давай без "до" и "после"
Оставим только сейчас
Твои золотые, роскошные косы
Мои руки на твоих плечах

Давай без "вдруг" и "если"
Без "прости" или "пора"
Главное, что мы вместе
Остальное ерунда.

Давай без "но" и "может быть"
Ведь главное, что мы вдвоем
Не важно по какой реке плыть
Пока мы вместе, я знаю, доплывем

Тысячная ссора, перестрелка словами
Наносим удары сердце сотрясая
Я бы давно наслаждался чужими губами
Но как я без твоих? Я не знаю.

Я в сотый раз собираю вещи
Выхожу за дверь и возвращаюсь
И пускай в нашей любви полно трещин
Но как без нее? Я не знаю

Я не умею читать по глазам
И поэтому мне чертовски больно.

Я спрятал свою любовь в карман,
А он оказывается порван.

Мое солнце восходит за твоей спиной
Твоя спина сейчас под его свитером
Именно поэтому мне так темно,
И каждый сантиметр тела холодом пропитан

Мое небо в твоих глазах, искренних и нежных
Твои глаза закрываются когда он тебя целует
Именно поэтому это лето было снежным
И повсюду без тебя мне холодом дует.

Мое тепло находится в твоих руках
Твои ладони касаются его щеки.
Именно поэтому я постоянно греюсь во снах
Потому что в реальности мы по прежнему далеки.

Тише, тише... Не судите, это грех...
Вы порадуйтесь душою за успех...
Вы поплачьте над чужою - над бедой...
Сострадание - ручей с живой водой...

Тише, тише... Не ругайте сгоряча...
Чья -то жизнь, возможно, гаснет как свеча...
Не задуйте ненароком тот огонь...
Подержите, поднеся к нему ладонь...

Тише, тише... Не врывайтесь в жизнь людей,
Наблюдая с высоты судьбы своей...
Потому что жизнь - сплошные этажи...
Там, вверху, возможно, просто больше лжи...

Тише, тише... Ведь слова острей ножа...
Нужно жить, на сердце злобы не держа...
Много мнений, только помнить нужно впредь,
Что на всех свою рубашку не одеть...

Тише, тише... Там где слухи - правды нет...
Лишь Всевышний знает правильный ответ...
И от глаз его не скрыться, не уйти,
Вот поэтому живи и не суди.

Ирина Самарина

Поговори со мной, пока я жив.
Пока я здесь, возьми меня за руку.
Не слушай пульс, а просто подержи.
Не обрекай на отчужденья муку.

Не убегай, чтоб плакать по углам.
Чтоб выть над ванной, отвернув все краны.
Ведь так не легче. Я бы плакал сам,
Но слёзы только растравляют раны.

Пока ты плачешь, я лежу один,
В стерильной и прилизанной постели.
Не беспокойся, действует морфин,
Но знаешь, часто боль живёт не в теле.

Я вижу всё. Я чувствую твой страх:
В словах, в глазах,в улыбке напряжённой.
Но ты мне врёшь. Нам угрожает крах
Я как чужой тебе, как прокажённый.

Ты избегаешь правды, как огня.
Я так измучен сладкими речами…
Ты полагаешь,что щадишь меня,
Ты дверь захлопнув, шепчешься с врачами.

Но, разве, правда - признак нелюбви?
Ведь я не выношу ни лжи, ни лести.
Боишься - говори, кричи, реви
И я боюсь. Давай бояться вместе.

Во сне я видел смерть.
В который раз Она сказала:
«Приготовься. Скоро.» Но я твердил:
«Попозже, не сейчас
Придёшь за мною после разговора».

Пойми, мне очень страшно уходить.
Пока я эту стену не разрушу.
Прошу тебя, не разучись любить.
Пусть боль тебе дотла не выжжет душу.

Хочу, чтоб утром после похорон,
Ты как всегда, умылась, причесалась.
Чтоб ты не отключала телефон.
Чтоб знала, для чего ты здесь осталась.

Чтоб без меня сумела жить потом
Нормальной жизнью, а не бывшей драмой.
Чтоб у тебя был муж, уютный дом.
Ты станешь замечательною мамой.

И не терзайся, будто предаёшь,
Всё то, что в нашем общем прошлом было.
Мечтал я счастье дать тебе.
Ну,что ж...
Мне просто этой жизни не хватило.

Когда я грань миров перешагну,
И поражусь, как тот, иной, прекрасен
Я в нём останусь. Ждать тебя одну.
Живи - я очень долго ждать согласен.

Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя -
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

(с) А.С. Пушкин

"Жизнь пробегает. Ты один – на берегу..."

Денис Барамзин

Жизнь пробегает.
Ты один – на берегу.
Надежды и мечты...
Всё мимо, мимо...
Ржавеет шпага –
превращается в клюку.

Неуловимо и –
неумолимо.

Всё невпопад.
Всё наспех.
На бегу.
И времени
на счастье
не хватает.
Снежинка
опустилась на щеку –

Не тает...

Лист ожидания

Чен Ким

Кофе из стаканчика бумажного
Выпить. Возле урны покурить,
Вспоминая, что ж такого важного
Не успел я в жизни совершить?

Все, что мог, я переделал вроде,
Так, остались мелкие штрихи.
Может быть, зачтутся мне на входе
Глуповато-грустные стихи...

Вы попросили...

Виктор Ёж

Играл оркестр, скользили пары в зале,
Кружился вальс и, кажется, весь свет.
Вы попросили... Нет... Вы приказали
Забыть о Вас на сто ближайших лет.
Моё плечо слезами оросили,
А пальцы нервно мяли эполет.
Вы приказали... Нет... Вы попросили
Вас вспоминать ближайшие сто лет.
Я прижимал к груди Вас осторожно.
А Вы шептали, будто бы в бреду,
Что наши встречи больше невозможны,
Иначе нам гореть живьём в аду.
И повторяли изредка сквозь слёзы,
О том, чтоб я всегда имел ввиду,
Что вечерами, как зажгутся звёзды,
Вы, как обычно, бродите в саду.

Кружились пары в белоснежной зале.
Струился смех, плескались голоса.
А Вы мне душу так изящно рвали,
Швыряя клочья прямо в небеса.

Я одинока. Но любима.
Смеюсь, когда так хочется рыдать.
Я сильная. Но так легко ранима.
Я забываю, чтобы не прощать.

Я ненавижу ложных обещаний.
И от реальности скрываюсь я в мечте.
Я говорю, хотя боюсь признаний.
Ловлю улыбки зная, что не те.

Я слабая - чтобы принять решение,
Но сильная - чтобы сама решить.
Я разбиваю сердце - за мгновение,
и заставляю с этим себя жить.

Я не хочу, но часто отпускаю.
Не говорю я важные слова.
И навсегда я ухожу. И не прощаю.
Всегда среди друзей. Но я - одна.

Я не умею врать, но и не верю,
ярким улыбкам и чужим "Люблю".
Переживаю каждую потерю
И поздно, слишком, о прощении молю.

Меня понять легко. Но слишком сложно
заставить к себе ближе подпустить.
Я гордая - где это невозможно.
Но я умею - искренне любить.

Лилия Токарева.

Про больницу. Новый год

Чен Ким

Как хорошо-то после перевязки...
У батареи - будто у костра.
И белый цвет бинтов из зимней сказки,
И елкой пахнет Света-медсестра.

Наш доктор в чистом, праздничном халате
Поздравит нас, пока не напились.
В конце попросит не курить в палате
И меньше ржать. Чтоб швы не разошлись...

Мы в Рождество, как водится, волхвы, а перед сном – ребята и девчата. Колышет ветер гладь дурман-травы, в овечьих шкурах сладко спят волчата. Дитя лежит потерянным комком и ждет от мира ласки и подсказок, сопит в подушку, пахнет молоком, перемещаясь в лабиринте сказок. Глухую тьму подергивает рябь, буколика сменяется кошмаром, утоптанный большак приводит в хлябь. Колдует дед над старым самоваром, из крана хлещет ржавая струя, и бабка у разбитого корыта, беззубым ртом проклятия плюя, малюет объявление «ЗАКРЫТО».
Зашторен мир, пещеры и дворцы уже не восприимчивы к сим-симу. Во ржи, раскинув руки, спят гонцы, дошедшие с вестями в Хиросиму. Бредут с узлами толпы из ларца, сутуло, грузно, шаркая лаптями, настолько одинаковы с лица, что в ужасе скрежещешь челюстями. Лягушка прячет девичью красу в руинах черной выжженной деревни и тихо, без свидетелей, в лесу ваяют братья гробик для царевны.
Отец кричит: «Эдип, надень пальто!», и мама-зомби споро моет раму, соткавшись из тягучего ничто. На крик дитяти: «Мама, здравствуй, мама! Ты здесь? Но как? Ведь ты же умерла!» - смеется: «Я, сынок, уже воскресла». Стирает пыль с ожившего стекла, целует сына, опустившись в кресло. Колени, губы, нежность и покой. Сын жадно утоляет лютый голод, покуда под ласкающей рукой не ощутит бесстрастный резкий холод, покуда не увидит мрак и гной, ползущий из-под маминой личины, покуда запах, пряный и родной, не сменится зловоньем мертвечины. Кто скажет правду, раз и мама лжёт? Мигает светофор над перекрестком. В кювете разевает рваный рот чеширский кот, замученный подростком, и брат его, уже не в сапогах, ограбленный узбеком-гастролером, бредет на переломанных ногах по бесконечным пыльным косогорам. И заяц гложет волка, и козел насаживает Машеньку на фаллос. И царь Додон, открыв рабочий стол, читает капсом: МЕНЕ ТЕКЕЛ ФАРЕС.
На каждой тропке мутная вода Ивашку дожидается в копытце. Иди туда, неведомо куда, за тем, что никогда не пригодится. Не оставляй ни меток, ни следов средь лопухов и земляничной сыпи. Закрой глаза, иди на волчий зов, на совий вздох, на завыванье выпи, на испаренья гибельных болот, на смех чертей, чужой язык шайтанов, туда, куда манит запретный плод, уже точёный сотнями Иванов.
Лежит дитя, подушку теребя, пропитывая простыни тревогой, и слышит шепот сказочного Бога: "Не бойся, глупый, я люблю тебя".©
---------------------
ФИО Автора к сожалению не знаю

я ваша первая училка
и это доброе лицо
прошу запомнить патамушта
я добрая в последний раз

идут счастливые ребята
цветы улыбки и банты
наверное им не сказали
что это длится десять лет

и в сапогах пройду по лужам
и от дождя поможет зонт
я средним пальцем тычу в небо
мне ваша осень нипочём

как привести в порядок мысли
когда вождение сдаешь
а перед этим выпил водки
и страшно хочешь в туалет

мы вместе думали про осень
ты про волшебный листопад
а я про замшевую куртку
про сапоги перчатки зонт

а вдруг все женщины пришельцы
и были посланы затем
чтоб мы не космос покоряли
а их водили в летуаль

я женщинам не доверяю
они коварны и хитры
они на ногти клеят ногти
рисуют брови на бровях

укладчик номер пять степаныч
в коробки с птичьим молоком
бывало добавлял немного
чего нибудь и от себя

я не могу уйти с тобою
ведь у меня здесь уйма дел
ремонт работа ипотека
а впрочем знаешь что пойдём

Из книги "Вечный зов"

Лишь глаза закрою...
в русском поле -
под Смоленском, Псковом и Орлом -
факелы отчаянья и боли
обдают сжигающим теплом.

Пар идет от стонущих деревьев.
Облака обожжены вдали.
Огненным снопом моя деревня
медленно уходит от земли.

От земли, где в неземном тумане,
на кроваво-пепельных снегах,
словно в бронзе замерли славяне.
Дети, дети плачут на руках.

Жарко, жарко....нестерпимо жарко!
Как в бреду или кошмарном сне.
Жарко. шерсть дымится на овчарках.
Жадно псы хватают пастью снег.

Плачут дети. Женщины рыдают.
Лишь молчат угрюмо старики
И на снег неслышно оседают,
крупные раскинув кулаки.

Сквозь огонь нечеловечьей злобы
легонький доносится мотив.
Оседают снежные сугробы человечью тяжесть ощутив.

Вот и все.... И мир загробный тесен...
Там уже не плачут, не кричат...
Пули, как напев тирольских песен,
до сих пор в ушах моих звучат.

До сих пор черны мои деревья.
и хотя прошло не мало лет, нет моих ровесников в деревне.
Нет ровесниц. И деревни нет.

Я стою один на снежном поле,
уцелевший чудом в том огне.
Я давно неизлечимо болен памятью о проклятой войне....

должно быть продолжение.

я уважаю всех вокруг мужчин,
кто двери перед девушкой откроет,
кто ей без основательных причин
починит кран и потеплей укроет.

кто девушке поможет, если вдруг
случится неприятность/непогода.
кто ей и муж, и брат, и лучший друг,
и чьих звонков не нужно ждать пол года.

кто сумку до подъезда донесет,
а если очень нужно, до квартиры.
кто встретит, кто приедет, заберет,
расставит в жизни все ориентиры.

кто все проблемы на себя возьмет,
кто елку уберет еще до мая..
кто от жены с младенцем не уйдет,
кто ей больной заварит с медом чая.

я, правда, уважаю всех мужчин,
кто девушке букет цветов подарит,
без повода, без всяких годовщин,
кто ни ее, ни дочку не ударит.

я уважаю абсолютно всех мужчин,
и тех, кто жить не может без футбола,
кто не добавит на лицо морщин.
мужчин. не лиц мужского пола

Время бить зеркала

Алексей Крони Торопов

снег упал на траву, и трава пожелтела от снега,
тишину не сломать, не потрогать дрожащей рукой.
время бить зеркала - хрупким телом, наотмашь, с разбега,
изменяя себя, навсегда оставаясь собой.

Летние каникулы. Клён

Чен Ким

Маленький поселок при заводе.
Танцы в старом парке у реки.
Мы прижмемся крепко, как в природе
В холод прижимаются щенки.

Ты спросила что-то, - я ответил,
Или может просто промолчал.
Главное, ты лучше всех на свете,
Даже тех, что снятся по ночам.

Я притих, окаменев как будто
С глупою улыбкой на лице.
Я туплю примерно три минуты.
Плюс гитарный проигрыш в конце.

Я нарисую в душах теплоту,
В сердцах - добро, в глазах - искринки света.
И людям подарю я поутру
Улыбку - ту, что нежностью согрета.
Я попрошу у радуги цвета:
Раскрашу в них людское настроенье,
Чтоб в мире жили только доброта,
Тепло души и радости свеченье.

Завтра начнётся зима

Денис Барамзин

Утро. Безлюдная хижина
смотрится в заводь пруда.
Время стоит -
. . . . . . . обездвижено.
Тёмного леса гряда
будто парит
. . . . . . . . в невесомости.
Воздух морозен
. . . . . . . . . . . . и чист.
И в тишине отрешённости
слышно,
. . . . . . . как падает лист –
лёгкий платочек,
. . . . . . . . . . . . оброненный
заиндевевшей ольхой,
гаснет в воде
. . . . . . . . . искрой огненной.
Всплеск...
. . . . . словно тихий, глухой
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . всхлип...
С затаённым дыханием,
. . . . . . . . .напряжена и нема,
полнится явь

о ж и д а н и е м...

Или даже не бог, а какой-нибудь его зам

Вера Полозкова

Или даже не бог, а какой-нибудь его зам
поднесет тебя к близоруким своим глазам
обнаженным камушком, мертвым шершнем
и прольет на тебя дыхание, как бальзам,
настоящий рижский густой бальзам,
и поздравит тебя с прошедшим
- с чем прошедшим?
- со всем прошедшим.

Покатает в горсти, поскоблит тебя с уголка –
кудри слабого чаю
лоб сладкого молока
беззащитные выступающие ключицы
скосишь книзу зрачки – плывут себе облака,
далеко под тобой, покачиваясь слегка
больше ничего с тобой
не случится

- Ну привет, вот бог, а я его генерал,
я тебя придирчиво выбирал
и прибрал со всем твоим
барахлишком
человеческий, весь в прожилочках, минерал,
что-то ты глядишь изумленно слишком
будто бы ни разу
не умирал…

Как много тех, с кем можно лечь в постель...
Как мало тех, с кем хочется проснуться
И жизнь плетет нас словно канитель
Cдвигая нас, как при гаданье блюдце.

Мы мечемся - работа, быт, дела.
Кто хочет слышать, все же должен слушать.
А на бегу заметишь лишь тела,
Остановитесь, чтоб увидеть душу.

Мы выбираем сердцем, по уму,
Порой боимся на улыбку улыбнуться
Но душу открываешь лишь тому,
С которым и захочется проснуться...

Голубов Андрей

не молчи

Рина Черская

не молчи, старина, спой забытую песню о фавне
на руинах твердынь, провожая потерянный день
серебрится луна, море лижет солёные камни
а седая полынь разбавляет в абсенте мигрень

посмотри - небеса разбросали осколками звёзды
и темна глубина, тихо падает раненый бог
он не верит слезам, да и плакать уже слишком поздно
не молчи, старина, лучше сделай последний глоток

шаман

Рина Черская

упустив предоставленный шанс
прошлогодней трухи бесполезней
ты впадаешь в пожизненный транс
поражённый шаманской болезнью

змееглазы ползут из орбит
страшно чешется треснувший череп
и язык заклинаний горит
огнедышащим лижется зверем

и танцуя - камлая мирам
колотя одурманенный бубен
громко духам кричишь: - хэй-я-рам!
выходите, теперь я доступен

а когда разорвётся тамтам
и дышать не получится чаще
осознаешь - ты жил только там
только там был собой - настоящим

Эх, барин...

Виктор Ёж

Нооо... буцефалочки-дети печали!!!
Хватит жевать изгородку!
Плохо Вам, барин? Опять заблевали
Сельдью и луком пролётку.

Кто б сомневался, что так интересней?
Чистить не Вам же придётся.
Барин, давайте доедем без песни?
Что же Вам нынче неймётся?

Нет, я не против. Искусство – в почёте.
Голос Ваш чистый и гладкий.
Только уж больно Вы громко орёте,
Морщатся даже лошадки.

Вот... Взбеленились... Вы, барин, бы сели.
Выпасть на кочках несложно.
Снова стреляться со мной на дуэли?
Барин, ну сколько же можно?!

Завтра... Всё завтра... Проспитесь, и пули,
Может, найдутся спросонок.
Как Вы там, барин?
В селёдке уснули?
Господи, сущий ребёнок!

Вышел немец

Алексей Березин

* * *

Однажды вышел из тумана...
Конечно, немец, как всегда.
Он шёл по краю автобана
Совсем не так, как поезда.

На нём - защитна гимнастёрка
И яркий орден на груди.
А дождик лил, как из ведёрка!
Ах, эти летние дожди!

Вдруг вышла на берег Катюша,
И сразу кончилась гроза!
Наш фриц расправил плечи, уши,
И громко вылупил глаза...

Она была в пуховой шали,
Как белый лебедь у пруда!..
И все биндюжники вставали,
Как будто рельсы, в два ряда.

А Катя сразу разглядела
В том немце сизого орла -
Взяла его за парабеллум
И в плен сдаваться повела.

Они пошли, как в дружной сцепке,
Как сто ромео и джульетт,
Как Карл Маркс и Клара Цеткин,
Как их кораллы и кларнет...

И возле тёщиного дома
В плодово-ягодном саду
Им снился рокот космодрома
У всех прохожих на виду.

Горланя матерные песни,
Мой тонкий оскорбляя слух,
Над ними реет буревестник,
Но как-то низко - метрах в двух…

Чуток поодаль - леший бродит,
Русалка, лебедь, щука, рак...
Такой при всём честном народе
Устроили "Аншлаг, аншлаг!"!

Как говорили октябрята
Коммунистической поры -
Немного мата в три наката
Не портит красоту игры.

По переулку бродит лето,
Точнее, поздняя весна.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет ни хрена!

Смотрел и я на это в шоке,
С биноклем стоя во дворе,
Как будто парус одинокий,
Как будто Ленин в Октябре.

Кипел мой разум возмущённый,
И я среди поникших трав
Ходил вокруг, как кот учёный,
Как не пришей, пардон, рукав.

И солнце яркое в зените,
И птицы в небе голубом,
Мне, как серпом по... извините...
Пусть будет просто "как серпом".

И думал я, невольник чести,
Что не воротишь время вспять,
И меньше, чем рублей за двести
Катюшу мне уже не снять…

Горел закат совсем некстати,
Но где-то в глубине души
Я верил, что сыграю с Катей
В "Спокойной ночи, малыши!".

И как сказал ямщик когда-то
На Волге-матушке зимой -
Заполучи, фашист, гранату!
Бери шинель, иди домой!

Пожалуй, я начну сначала
Свою считалочку, друзья.
Туман сгустился у причала.
А из тумана вышел... я.

Снов потрёпанная небыль

Алексей Крони Торопов

на огромных скоростях
падаем в траву и ниже.
варим пищу на костях
выброшенных в детстве книжек.

ищем белую звезду
на чугунной крышке неба -
время складывать в сундук
снов потрёпанную небыль.

Евгения и Анатолий

Если горе настигнет и сердце сожмется от боли,
Если станет идти тяжело по дороге мирской,
Я два имени вспомню: Евгения и Анатолий,
И в усталой душе поселяются мир и покой.

И когда мне порою от дум невеселых не спится,
Если кажется мне, что весь мир утопает во лжи,
Я взгляну на их свежие, умные, честные лица –
И слеза по щеке пробежит. И захочется жить.

И я стану добрей, и проснется уснувшая совесть,
В середине зимы запоют, засвистят соловьи –
Такова твоя сила, волшебная, мудрая повесть
О наивной, о чистой, простой, бескорыстной любви.

Анатолий был старше – солидней, мудрее, матёрей,
Но такой же мечтатель и пылкий романтик в душе.
Благородство, галантность и мужество, как в мушкетере,
Без труда уживались в смышленыше и крепыше.

Он был в мебельном бизнесе - кресла, серванты, кровати,
Платяные шкафы и торшеры, диваны, столы -
Анатолий творил как великий артист на эстраде,
Но не ждал, как артисты, за то никакой похвалы.

И к стратегии с юности склонность имея большую
Толик в мебельном складе, когда находила тоска,
Расставлял гарнитуры – умело, умнО, по феньшую -
Как в бою генерал на позиции ставит войска.

А она была дочкой обычного миллионера,
Не магната, а так - миллионщика средней руки.
Но в груди ее юной жила православная вера,
И устои морали неслыханно были крепки.

Анатолия профиль - чеканный, как с древней манеты,
Взгляд бенгальского тигра и мускулы как у качков
Увидала Евгения и обомлела: «Кто ЭТО?»
И услышала шепот подружки: «Студент Сердюков»!

Сердюков! В этом слове - горячего сердца биенье,
Доблесть сэров и дюков, и серна, что скачет стремглав,
Запах сернистых газов с источником их зарожденья,
Цвет российского неба и русский приветливый нрав.

До восхода порой за конспектом по римскому праву
Молодые юристы сидели, касаясь плечом,
И гордились они за великую нашу Державу,
И клялись ей служить до конца, и молились еще.

Свадьбу Женечка с Толиком думали справить в июле -
Жить бы в душу душа молодым до скончания лет! -
Но легла меж влюбленными тень однокурсницы Юли,
А за Юлей маячил и папы ее силуэт.

Молвил Юлин отец: «Анатолий, Отечество просит,
Умоляет: приди, помоги, порешай, разрули!
Разберись ты в налогах, в российском проклятом вопросе!»
Анатолий пришел. И казну наводнили рубли.

На высоком посту для таланта обильная пища:
Заслужил – получи премиальные, особнячок.
В тесном черепе Толика пух его мощный умище,
Разрастался, стекал на лицо водопадами щек.

Как щедра, как богата его дарований палитра! -
Так на солнце нам дарит оттенки цветов аметист -
Вот уж «Юкос» повержен, кровавая злобная гидра.
Вот он доктор наук – выдающийся экономист.

Над портретом Евгении ночью, тоскуя в разлуке,
Анатолий склонялся от горя небрит, некрасив –
Но, опомнясь, привычным движением брал себя в руки,
Фотографию влагой скупой по-мужски оросив.

Показатели ведомства в гору ползли неуклонно.
И позвал Президент Анатолия в Кремль на прием:
«Ты налоги поправил? Иди укрепляй Оборону!
Разберись. Порешай. Разрули. А не то – пропадем!

Либералы за гранты Отчизну совсем развалили,
Вместе с Родиной армию тоже, такая беда!
На границе бесчинствует бешеный Саакашвили,
А ракеты летают куда-то совсем не туда.»

И пришел Анатолий. И в шею прогнал ретроградов.
Сократил. Отменил. Распустил. Укрупнил. Упразднил -
Не ища привилегий и званий, забыв про награды,
По ночам не смыкая очей, выбиваясь из сил.

Под девизом «Великой и сильной России служу я!»
Он сливал корпуса и полки, округлял до нуля,
А что слить до конца не успел - расставлял по феньшую,
Как когда-то на питерском складе своем мебеля.

На восток и на запад летели его директивы.
Только вдруг обнаружил чиновник один диссонанс:
Что недвижимость - зданья, земля и иные активы -
Непосильным ярмом тяготили армейский баланс.

И прозрел Анатолий. И жизнь вдруг наполнилась смыслом.
И тогда - всем чертям и жене нелюбимой назло -
Он набрал на потертой мобиле заветные числа
И услышал, всем телом дрожа, дорогое «Алло...»

А потом были слезы и смех, поцелуи, объятья,
И работа до пота ручьем на усталом лице.
Госимущество таяло, пядь за ненужною пядью,
И свободно вздохнул в гарнизоне простой офицер.

Немудреное женское счастье – быть с суженым рядом,
Бриллиантов чуть-чуть, да полсотни любимых картин...
Но не знали они, что, отравлена ревности ядом,
Наплела уже Юля коварных своих паутин.

Юля к папеньке кинулась, пользуясь правом особым,
Зазвенели звонки в кабинетах, помчались гонцы.
Словно гром среди ясного неба бабахнуло: «Обыск!»,
И упали замки в закромах, и открылись ларцы.

Оказавшись внезапно в такой унизительной роли,
Перед опером Женя стояла босой, неглиже.
И подругу свою животом прикрывал Анатолий,
В полосатых семейниках, с должности снятый уже.

Ну, а те, что вчера перед ним трепетали как зайцы,
Нагнетают и сплетни строчат в клеветнический блог,
И кричат, что стяжателя надо повесить за яйца,
А сообщницу бросить немедля в мордовский острог.

Как транзитна в российской истории глория мунди!
Ты сегодня в фаворе, в чести, в шоколаде, в тепле.
Ветер чуть переменится – глядь, и холеные муди
Трепыхаются, лопаясь, в грубой шершавой петле.

Кровожадный народец – любитель таких экзекуций:
Чей бы зад ни пороли опричники, лишь бы не мой!
Но, прервав вакханалию, молвил гарант Конституции:
«Не дождетесь, собаки. Сегодня не тридцать седьмой!»

И действительно - Родина вновь, к изумлению многих,
Призвала на служенье смышленыша и крепыша:
Укрепил оборону? – Иди укрепляй технологии!
Помоги. Обеспечь. Разберись. Разрули. Порешай.

А Евгения хрупкая в тесной квартирке томится,
Иногда в этой суетный мир выходя по делам -
В адвокатскую фирму, где трудится ныне юристом,
Да в Столешников, в скромный бутик. Да на исповедь в храм.

Бесталанный писака – они, как любому известно,
Нездоровую тягу имеют к чужому белью -
Тиснул гаденький пасквиль, хихикнув глумливо и мерзко:
«Сердюков с головою повинной вернулся в семью.»

Я не верю! Не верю в дешевую «утку» такую.
Написавший ее – щелкопер, негодяй, педераст.
Пусть клевещут лжецы. Злопыхатели пусть злопыхуют.
Кто Россию не продал, любовь ни за что не продаст!

Будет суд. Пусть нескоро. Когда-нибудь. Честный. Басманный.
Беспристрастный как лом. Разберется во всем – от и до.
Ну, а если – осудят, что было б нелепо и странно –
Есть отсрочки, амнистии, в крайности самой - УДО.

Настоящее чувство никто и ничто не разрушит -
Они встретятся снова, не помня обиды и зла.
И сольются в любовном экстазе их чистые души.
И прижмутся друг к другу прекрасные эти тела.

Станут вечной легендой Евгения и Анатолий.
И однажды писатель напишет великий роман.
Будут жить они в песнях, в стихах, в каждом сердце и школе -
Как Ромео с Джульеттой, как с нежной Людмилой Руслан.

Если станет тебе тяжело – на работе, в сраженьи,
На пороге отчаянья, в самые черные дни -
Ты два имени вспомни немедленно: Толя и Женя.
И борись. И трудись. И мечтай. И люби. – Как они!

***


— Бабука , 26.11.2013

Завод. Сверхурочная работа

Чен Ким

В цеху погашен свет. Лишь на моем участке
у мертвого станка толкутся слесаря
Лебедкою с него пытались снять оснастку,
Да бросили, - устали короче говоря...

И тут являюсь я! Шикарный, загорелый,
Эффектно так куря, иду на длинных ног.
-"Ребята, я пришел!" И две бутылки белой
ху_як им на верстак. И стал для них как бог...

Дурацкое счастье дурака

Чен Ким

Мне ничего не надо кроме
Того что есть уж в сердце глупом.
Я очень рад, что пахнет в доме
Детьми, сабаками и супом.

Сено и снег

Алексей Крони Торопов

Как-то в детстве, играя, забрался с башкою в стог,
Когда рыл себе ход, обнаружил чистейший снег.
Снег сверкал белизной, хоть давно его вышел срок –
Был июнь на дворе, по годам же двадцатый век.

Я жевал этот снег, наслаждаясь вкусом зимы,
Я вдыхал запах сена – пыль щекотала нос.
Сено было когда-то травой, на которой играли мы,
Наблюдая за жизнью жуков и полётом ломких стрекоз.

Лето быстро кончалось, а с неба сыпался снег
На жуков и стрекоз, на траву, что собрали в стог.
Снег был сверху травы – это было понятно мне,
А теперь он внутри, хоть давно его срок истёк.

***
До свиданья, друг мой, до свиданья...
Милый мой, ты у меня в груди!
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова!
Не грусти и не печаль бровей...
В этой жизни умирать не ново.
Да и жить, конечно, не новей...

(Сергей Есенин. Одно из последних.)

Гонит ветер
туч лохматых клочья,
снова наступили холода.
И опять мы
расстаемся молча,
так, как расстаются
навсегда.
Ты стоишь и не глядишь вдогонку.
Я перехожу через мосток...
Ты жесток
жестокостью ребенка,
от непонимания жесток.
Может, на день,
может, на год целый
эта боль мне жизнь укоротит.
Если б знал ты подлинную цену
всех твоих молчаний и обид!
Ты бы позабыл про все другое,
ты схватил бы на руки меня,
поднял бы
и вынес бы из горя,
как людей выносят из огня.

Вероника Тушнова

Я не могу не думать о тебе!
Тобой одной забиты мои мысли
Они, как в невесомости, повисли
В иллюзиями полной голове.

И кажется, что я схожу с ума,
Что сердце моё скоро разорвется!
Всё потому, что слишком сильно бьётся!
Всё потому, что рядом нет тебя!

Я не могу не думать о тебе!
Мне не унять моё воображенье.
И в зеркале я вижу отраженье,
Где ты рукой зовешь меня к себе.

Я в тот же миг хочу тебя обнять!
Но стоит только зеркала коснуться,
Ты сразу исчезаешь, и вернуться,
Увы, не суждено тебе назад...

Я не могу не думать о тебе!
Ведь ты - мои энергия и сила!
И чтоб судьба нам счастье подарила,
Как можно больше думай обо мне!

Э. Асадов

Друг без друга у нас получается все
В нашем жизненном трудном споре.
Все свое у тебя, у меня все свое,
И улыбки свои, и горе.

Мы премудры: мы выход в конфликтах нашли
И, вчерашнего дня не жалея,
Вдруг решили и новой дорогой пошли,
Ты своею пошла, я - своею.

Все привольно теперь: и дела, и житье,
И хорошие люди встречаются.
Друг без друга у нас получается все,
Только счастья не получается...

Чужие

Города... Поезда... Черт возьми!
Ну, конечно же, я не забыла...
Я прошу тебя, просто пойми:
Я тебя никогда не любила!

Жили два одиночества врозь,
Их попытка была неудачной...
Ты любил меня? Правда? Да брось...
Ну, а я относилась иначе.

Был не прав? Ты был просто чужим.
То, что предал... Да ладно, не важно
Вот такая нелепая жизнь,
Тихо тонет кораблик бумажный….

Я люблю первый раз. Я не лгу.
Что тут странного? Да, незнакомы…
Просто я без него не могу.
Без тебя? А тебя я не помню…

Вновь в глазах твоих мутная злость…
Угораздило же повстречаться!..
Чтобы что-то в судьбе началось,
В ней должно очень много кончаться!

Это жизнь, а не «просто слова»…
Ты прощай.… Да какое: «до встречи»?..
Мы не виделись год? Или два?..
Пять недель?!… Ну, прости…. Время лечит!

Ксения Архипова