Жарит в немецкой июнь слободе.
Мальчик повсюду и мальчик везде.
Саша гадает на русской звезде,
Саша не сдержит Пегаса в узде.
Сашенька, Саша, откуда мы все?
Миг бытия, мимолётный парсек...
Бездна сияет дырой на джинсе,
В чёртовом крутится мир колесе.
Громко бесцветное солнце взойдёт
Русского мата. Безмолвствуй, народ.
Экклезиаст городит огород:
Сашенька, Саша, и это пройдёт.
Но перспектива видна лишь в конце:
Лето. ЕГЭ. Царскосельский лицей.
Нету ни искры в кудрявом юнце,
Только Державин ликует в лице.
Сашенька, Саша, блюзмен–менестрель,
Вызови всех подлецов на дуэль!
В сердце есть чувства, в прицеле есть цель.
Только надень, Саша, бронешинель!
Родина снова зовёт на укол.
Честь это вроде какой–то прикол –
Пишется сложно, даётся легко.
Но эпиграммы осиновый кол
Круче тебя здесь никто не вбивал,
Сашенька, Саша, джедай Оби Ван.
Но бакенбард твоих чёрный коралл
Русского слова хранит океан.
Милая вотчина, как ни рыдай –
Злобы взахлёб и любви через край.
Жги нас напалмом, сама догорай –
Всем патриотам положено в рай.
Сашенька, Саша, шутя говоря,
Всё неизменно и точно не зря:
Снова живём мы при тех же царях,
В маях родившись, помрём в январях.
Выпадет тройка, семёрка и туз,
Чёрная речка и белый Иисус.
Сашенька, смерти боится лишь трус.
Это пустяк, комариный укус.
Где–то в июне клюют караси,
Где–то рассудок слетает с оси,
Сборщики лайков идут по Руси.
Сашенька смотрит на нас с небеси.
Владимир Ткаченко
---------------------------------
ну как ни как бздень рождения сёдня
Полная версия этой страницы: Стихи, не свои
Вершины духа
Иван Зеленцов
Лишь потому-то и живы мы, может статься,
в мире, где правят нажива, содом и рэп,
что нашу землю хранят три святейших старца,
наши архонты, защитники наших скреп.
Первый из них - ясноокий отец Мельдоний,
тайны постигший пространства и вещества.
Тот, кто однажды поел из его ладоней,
силу медведя получит и скорость льва.
Если предатель, укутавшись в плащ болоньий,
ночью к шпионам запрыгнет в броневичок,
мигом отыщет иуду отец Полоний
и образумит, он в этом не новичок.
Вражьи интриги становятся все плетёней
и у границ раздаётся вороний грай?
Из подземелья восстанет отец Плутоний,
и стометровый предьявит им пропуск в рай!
Но это вряд ли, конечно. Не ссы, братуха!
Тот, кто не понял, как водится, тот поймёт.
В небе лазоревом наши вершины духа
зрят супостаты, да только вот зуб неймёт.
Иван Зеленцов
Лишь потому-то и живы мы, может статься,
в мире, где правят нажива, содом и рэп,
что нашу землю хранят три святейших старца,
наши архонты, защитники наших скреп.
Первый из них - ясноокий отец Мельдоний,
тайны постигший пространства и вещества.
Тот, кто однажды поел из его ладоней,
силу медведя получит и скорость льва.
Если предатель, укутавшись в плащ болоньий,
ночью к шпионам запрыгнет в броневичок,
мигом отыщет иуду отец Полоний
и образумит, он в этом не новичок.
Вражьи интриги становятся все плетёней
и у границ раздаётся вороний грай?
Из подземелья восстанет отец Плутоний,
и стометровый предьявит им пропуск в рай!
Но это вряд ли, конечно. Не ссы, братуха!
Тот, кто не понял, как водится, тот поймёт.
В небе лазоревом наши вершины духа
зрят супостаты, да только вот зуб неймёт.
Когда наши танки войдут в Нью-Йорк...
Иван Зеленцов
Когда наши танки войдут в Нью-Йорк
во имя любви и добра,
и женщины нам, не пряча восторг,
скандировать будут: «Ура!»,
я, оберштурмфюрер диванных войск,
прошедший огонь и мрак,
невольной слезинки горячий воск
смахну и сожму кулак.
И встану, прекрасный, на Саут-Стрит
во весь свой огромный рост -
оттуда откроется дивный вид
на взорванный Бруклинский мост.
И стану в тот миг не воин, а скальд,
балладу спою я братве
о том, как траки ломают асфальт,
в Саранск превращая Бродвей.
О том, что не зря в крови и золе
мы шли, не считая могил,
что скоро настанут на всей Земле
Челябинск, Саранск и Тагил.
"Прощанье славянки" - веселый мотив -
поставлю себе на рингтон.
За нами Москва. Впереди Тель-Авив,
Лондон и Вашингтон.
Иван Зеленцов
Когда наши танки войдут в Нью-Йорк
во имя любви и добра,
и женщины нам, не пряча восторг,
скандировать будут: «Ура!»,
я, оберштурмфюрер диванных войск,
прошедший огонь и мрак,
невольной слезинки горячий воск
смахну и сожму кулак.
И встану, прекрасный, на Саут-Стрит
во весь свой огромный рост -
оттуда откроется дивный вид
на взорванный Бруклинский мост.
И стану в тот миг не воин, а скальд,
балладу спою я братве
о том, как траки ломают асфальт,
в Саранск превращая Бродвей.
О том, что не зря в крови и золе
мы шли, не считая могил,
что скоро настанут на всей Земле
Челябинск, Саранск и Тагил.
"Прощанье славянки" - веселый мотив -
поставлю себе на рингтон.
За нами Москва. Впереди Тель-Авив,
Лондон и Вашингтон.
В облаках летает птицей, это - я,
Рыбою гарцует в море, это - я,
С неба светит солнцем тёплым, это - я,
А еще луна к тому же, тоже ночью я.
Из вулканов лавой разной, это - я,
И пупырышки на бабах, тоже - я,
Ночь, что холодом их так вот, это - я,
В люльке соску алчно лижет я, и соска тоже я.
Пень, который дал две ветки, это - я,
Лейка с жижей для газона, снова - я,
В Хургаде кальяны лижет, это - я,
Пухнут почки на деревьях, надувает - я.
Первоклассником счастливым - в школу - я,
Дыни хмуро всем вставляет, тоже - я,
Шарф связала на работе, это - я,
И вообще, блядь, где ни сунься,
Чуть что - сразу я!
А. Лаэртский
Рыбою гарцует в море, это - я,
С неба светит солнцем тёплым, это - я,
А еще луна к тому же, тоже ночью я.
Из вулканов лавой разной, это - я,
И пупырышки на бабах, тоже - я,
Ночь, что холодом их так вот, это - я,
В люльке соску алчно лижет я, и соска тоже я.
Пень, который дал две ветки, это - я,
Лейка с жижей для газона, снова - я,
В Хургаде кальяны лижет, это - я,
Пухнут почки на деревьях, надувает - я.
Первоклассником счастливым - в школу - я,
Дыни хмуро всем вставляет, тоже - я,
Шарф связала на работе, это - я,
И вообще, блядь, где ни сунься,
Чуть что - сразу я!
А. Лаэртский
Оригинальные стихи Бахыт КЕНЖЕЕВ:
* * *
Не убий, учили, не спи, не лги.
Я который год раздаю долги,
Да остался давний один должок –
Леденцовый город, сырой снежок.
Что еще в испарине тех времен?
Был студент речист, не весьма умен,
Наряжался рыжим на карнавал,
По подъездам барышень целовал.
Хорошо безусому по Руси
Милицейской ночью лететь в такси.
Тормознет – и лбом саданешь в стекло,
А очнешься – вдруг двадцать лет прошло.
Я тогда любил говорящих "нет",
За капризный взгляд, ненаглядный свет,
Просыпалась жизнь, ноготком стуча,
Музыкальным ларчиком без ключа.
Я забыл, как звали моих подруг,
Дальнозорок сделался, близорук,
Да и ты ослепла почти, душа,
В поездах простуженных мельтеша.
Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней.
Двадцать лет прошло, будто двадцать дней.
Деревянной лесенкой – мышь да ложь.
Поневоле слезное запоешь.
Голосит разлука, горчит звезда.
Я давно люблю говорящих "да",
Все-то мнится – сердце сквозь даль и лед
Колокольным деревом прорастет.
А должок остался, на два глотка,
И записка мокрая коротка –
Засмоли в бутылку воды морской,
Той воды морской пополам с тоской,
Чтобы сны устроили свой парад,
Телефонный мучая аппарат,
Чтобы слаще выплеснуться виной –
Незабвенной, яблочной, наливной...
* * *
Не убий, учили, не спи, не лги.
Я который год раздаю долги,
Да остался давний один должок –
Леденцовый город, сырой снежок.
Что еще в испарине тех времен?
Был студент речист, не весьма умен,
Наряжался рыжим на карнавал,
По подъездам барышень целовал.
Хорошо безусому по Руси
Милицейской ночью лететь в такси.
Тормознет – и лбом саданешь в стекло,
А очнешься – вдруг двадцать лет прошло.
Я тогда любил говорящих "нет",
За капризный взгляд, ненаглядный свет,
Просыпалась жизнь, ноготком стуча,
Музыкальным ларчиком без ключа.
Я забыл, как звали моих подруг,
Дальнозорок сделался, близорук,
Да и ты ослепла почти, душа,
В поездах простуженных мельтеша.
Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней.
Двадцать лет прошло, будто двадцать дней.
Деревянной лесенкой – мышь да ложь.
Поневоле слезное запоешь.
Голосит разлука, горчит звезда.
Я давно люблю говорящих "да",
Все-то мнится – сердце сквозь даль и лед
Колокольным деревом прорастет.
А должок остался, на два глотка,
И записка мокрая коротка –
Засмоли в бутылку воды морской,
Той воды морской пополам с тоской,
Чтобы сны устроили свой парад,
Телефонный мучая аппарат,
Чтобы слаще выплеснуться виной –
Незабвенной, яблочной, наливной...
Олег Митяев
Есть дома многоэтажные,
На листе - дома бумажные,
Есть дома, в которых люди
Проживают много лет.
И хотите, не хотите ли,
Есть казармы и вытрезвители,
Есть аптеки и есть театры,
Где показывают балет.
Но есть такие дома волшебные,
Особо важные для людей,
Где побывали мы все, наверное,
Где получают отцы детей.
Там на всю жизнь называют Герой,
Или Сережей, или Петром.
И потому в жизни самый первый
И самый главный - родильный дом.
Есть избушки деревянные,
Небоскребы есть стеклянные,
Есть дворцы, в которых пусто,
И отели, где уют.
Банки есть и министерства,
Институт, где лечат сердце,
Помещенья для капусты, -
Но детей там не дают.
Есть дома многоэтажные,
На листе - дома бумажные,
Есть дома, в которых люди
Проживают много лет.
И хотите, не хотите ли,
Есть казармы и вытрезвители,
Есть аптеки и есть театры,
Где показывают балет.
Но есть такие дома волшебные,
Особо важные для людей,
Где побывали мы все, наверное,
Где получают отцы детей.
Там на всю жизнь называют Герой,
Или Сережей, или Петром.
И потому в жизни самый первый
И самый главный - родильный дом.
Есть избушки деревянные,
Небоскребы есть стеклянные,
Есть дворцы, в которых пусто,
И отели, где уют.
Банки есть и министерства,
Институт, где лечат сердце,
Помещенья для капусты, -
Но детей там не дают.
ВОТ ТАК И БУДЕТ
К лужайке перед Белым Домом
Российский подошёл солдат,
Присел на белую колонну,
Поставил рядом автомат.
задвинул каску на затылок,
Достал солдатский сухпаёк
И заграничную текиллу
Налил в помятый котелок.
*
Потом прошел вперёд и прямо,
Потыкал сапогом паркет:
Ну, где барак то твой, Обама?
И где овальный кабинет
Собачка фирменной породы,
Викторианская постель,
Слуга носивший бутерброды
И где жена твоя Мишель?
На вечеринке в честь Бендеры
Решил устроить феерверк.
Да перепутал спъяну кнопки
И что теперь и смех теперь и грех…
Всплыло четыре Атлантиды,
Волна пол Африки снесла,
Китай столкнулся с Антарктидой,
Европа под воду ушла.
*
Из Крыма в ясную погоду
Индийский виден океан,
Слоны в Челябинск дали ходу,
и в Тикси – стаи обезъян.
За Сахалин заходит Солнце,
А на Курильских островах
Спаслись 143 японца
И 30 тысяч черепах.
*
Ведь, говорили папа с мамой
Нельзя без спросу кнопки жать.
Ну, что же ты, Баран Обама,
Хоть научился бы читать.
Давно запущены ракеты,
И пепел в воздухе висит,
Горит Нью-Йорк и Сан-Франциско,
И штат Нью-Мексико горит.
На почерневший пляж Майами
Вареной рыбы нанесло.
Прошли гигантские цунами,
И Кордильеры затрясло…
Ракеты разрывались близко,
Кругом творился беспредел,
Горел Нью-Йорк и Сан-Франциско,
И штат Колумбия горел...
На почерневший пляж Майами
вареной рыбы нанесло ..
Бухал солдат, слеза катилась,
Хрипел трофейный саксофон,
И на груди его светилась
Медаль "за город... Вашингтон"
Допил вискарь ,проверил скатку
Послал патрон затвором в ствол ,
Еще освобождать Аляску ...
Вздохнул солдат наш и пошел.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Пил заграничный самогон
И на груди его светилась
Медаль за город Вашингтон.
Допил солдат, поправил каску,
Привычно в ствол загнал патрон.
«Ещё освобождать Аляску…»
И раздавил ногой айфон.
Хмелел солдат - слеза катилась,
Хрипел трофейный саксафон,
А на груди его светилась
Медаль за город Вашингтон.
В.Татарский
К лужайке перед Белым Домом
Российский подошёл солдат,
Присел на белую колонну,
Поставил рядом автомат.
задвинул каску на затылок,
Достал солдатский сухпаёк
И заграничную текиллу
Налил в помятый котелок.
*
Потом прошел вперёд и прямо,
Потыкал сапогом паркет:
Ну, где барак то твой, Обама?
И где овальный кабинет
Собачка фирменной породы,
Викторианская постель,
Слуга носивший бутерброды
И где жена твоя Мишель?
На вечеринке в честь Бендеры
Решил устроить феерверк.
Да перепутал спъяну кнопки
И что теперь и смех теперь и грех…
Всплыло четыре Атлантиды,
Волна пол Африки снесла,
Китай столкнулся с Антарктидой,
Европа под воду ушла.
*
Из Крыма в ясную погоду
Индийский виден океан,
Слоны в Челябинск дали ходу,
и в Тикси – стаи обезъян.
За Сахалин заходит Солнце,
А на Курильских островах
Спаслись 143 японца
И 30 тысяч черепах.
*
Ведь, говорили папа с мамой
Нельзя без спросу кнопки жать.
Ну, что же ты, Баран Обама,
Хоть научился бы читать.
Давно запущены ракеты,
И пепел в воздухе висит,
Горит Нью-Йорк и Сан-Франциско,
И штат Нью-Мексико горит.
На почерневший пляж Майами
Вареной рыбы нанесло.
Прошли гигантские цунами,
И Кордильеры затрясло…
Ракеты разрывались близко,
Кругом творился беспредел,
Горел Нью-Йорк и Сан-Франциско,
И штат Колумбия горел...
На почерневший пляж Майами
вареной рыбы нанесло ..
Бухал солдат, слеза катилась,
Хрипел трофейный саксофон,
И на груди его светилась
Медаль "за город... Вашингтон"
Допил вискарь ,проверил скатку
Послал патрон затвором в ствол ,
Еще освобождать Аляску ...
Вздохнул солдат наш и пошел.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Пил заграничный самогон
И на груди его светилась
Медаль за город Вашингтон.
Допил солдат, поправил каску,
Привычно в ствол загнал патрон.
«Ещё освобождать Аляску…»
И раздавил ногой айфон.
Хмелел солдат - слеза катилась,
Хрипел трофейный саксафон,
А на груди его светилась
Медаль за город Вашингтон.
В.Татарский
А ты живи, что значит ты устала?
Давай вперёд и всем ветрам назло,
Но жизнь не надо начинать сначала,
Все чем жила, все до конца твоё...
Трясло порой, порой рвало на части,
Сама пыталась раны зашивать,
Сама с собой играть пыталась в прятки,
Но от себя увы не убежать...
Да, каждый шрам -напоминание о битве,
Рубцов в душе совсем не сосчитать,
Но твоё прошлое теперь путеводитель,
Твоя история смогла тебя создать...
Ты все пройдёшь, не вздумай сомневаться,
Ты все сумеешь, только верь в себя,
Не позволяй под грузом прошлого сломаться,
Чтоб ни случилось, жизнь у нас одна...
Припудри шрамики, надень свою улыбку
Ты здесь, сейчас, сегодня и живи!
Прими судьбу, а прошлой жизни книжку
Ты не выбрасывай, закрой, но сохрани...
Бабенко Екатерина.
Давай вперёд и всем ветрам назло,
Но жизнь не надо начинать сначала,
Все чем жила, все до конца твоё...
Трясло порой, порой рвало на части,
Сама пыталась раны зашивать,
Сама с собой играть пыталась в прятки,
Но от себя увы не убежать...
Да, каждый шрам -напоминание о битве,
Рубцов в душе совсем не сосчитать,
Но твоё прошлое теперь путеводитель,
Твоя история смогла тебя создать...
Ты все пройдёшь, не вздумай сомневаться,
Ты все сумеешь, только верь в себя,
Не позволяй под грузом прошлого сломаться,
Чтоб ни случилось, жизнь у нас одна...
Припудри шрамики, надень свою улыбку
Ты здесь, сейчас, сегодня и живи!
Прими судьбу, а прошлой жизни книжку
Ты не выбрасывай, закрой, но сохрани...
Бабенко Екатерина.
А.Маккаревич "Омоновский вальсок"
Cкажи мне, Архангел ОМОНа,
Закованный в латы, как звёздный десант!
До ужаса вооружённый -
Зачем ты такой наряженный?
Я знаю, зачем тебе рация, каска,
И едкий в баллончике газ.
Скажи, для чего тебе чёрная маска
С прорезями для глаз?
Возможно, что ты перед внутренним взором
Рисуешь себя незгибаемым Зорро,
Который по факту готов
Мочить неразумных врагов?
А, может быть, маска нужна для острастки?
Чтоб знали, что люди, надевшие маски,
Порядок пришли защитить,
И вовсе не склонны шутить?
Наверно, всё так. Только я полагаю,
задача у маски немного другая.
Она - чтобы не было видно,
Когда вам становится стыдно.
Становится стыдно, и больно и жалко
Лупить безоружных резиновой палкой,
А после в присутственном здании
На них же давать показания.
Ответствуя перед Небесным Отцом,
Ты маской уже не закроешь лицо.
Там способов спрятаться нету,
Когда призывают к ответу.
И, не поднимая на Господа глаз,
Ты будешь шептать, выполнял, мол, приказ,
Вопросы к комбату мол, к "Бате".
Но этот ответ не прокатит!
Cкажи мне, Архангел ОМОНа,
Закованный в латы, как звёздный десант!
До ужаса вооружённый -
Зачем ты такой наряженный?
Я знаю, зачем тебе рация, каска,
И едкий в баллончике газ.
Скажи, для чего тебе чёрная маска
С прорезями для глаз?
Возможно, что ты перед внутренним взором
Рисуешь себя незгибаемым Зорро,
Который по факту готов
Мочить неразумных врагов?
А, может быть, маска нужна для острастки?
Чтоб знали, что люди, надевшие маски,
Порядок пришли защитить,
И вовсе не склонны шутить?
Наверно, всё так. Только я полагаю,
задача у маски немного другая.
Она - чтобы не было видно,
Когда вам становится стыдно.
Становится стыдно, и больно и жалко
Лупить безоружных резиновой палкой,
А после в присутственном здании
На них же давать показания.
Ответствуя перед Небесным Отцом,
Ты маской уже не закроешь лицо.
Там способов спрятаться нету,
Когда призывают к ответу.
И, не поднимая на Господа глаз,
Ты будешь шептать, выполнял, мол, приказ,
Вопросы к комбату мол, к "Бате".
Но этот ответ не прокатит!
А.Макаревич "Переворот"
Пахана повязали утром,
перерезали всю охрану
Ни черта он так и не понял,
только трясся и воду пил.
Он витал в заоблачных высях
И давно не чуял поляну,
И никто не пришел на помощь,
И никто его не любил.
Это было забавно даже,
Как все то, что казалось вечным,
Осыпается мелким прахом,
Тает льдинкой в чужой руке
Секретарша рыдала в угол,
И швырял из стола бумаги
Ихний главный на кокаине,
С белой лентой на пиджаке.
Генерал застрелился первым -
Показал себя генералом.
Он всегда был прямой как шпала -
Верноподанный идиот.
За границу сбежали трое -
Откупились зеленым налом
Или вызнали накануне
То, что завтра произойдет
А по улицам шли народы.
В небесах трепетали стяги
Кто-то снова кричал "Свобода"
И гремело в ответ "Ура"!
И опять, словно встарь, казалось -
победили добро и правда!
А я сидел на железной шконке
И не звал к себе адвоката.
Погуляли, чего уж, будет -
Время к мамке, сырой земле.
И все думал: "Бедные люди!
Вас опять купили на счастье!
Вы увидите это счастье
В белых тапочках, на столе.
Ах вы, бедные, глупые люди,
Как легко вас купить на счастье!
Вы увидите это счастье
В белых тапочках, на столе.
Пахана повязали утром,
перерезали всю охрану
Ни черта он так и не понял,
только трясся и воду пил.
Он витал в заоблачных высях
И давно не чуял поляну,
И никто не пришел на помощь,
И никто его не любил.
Это было забавно даже,
Как все то, что казалось вечным,
Осыпается мелким прахом,
Тает льдинкой в чужой руке
Секретарша рыдала в угол,
И швырял из стола бумаги
Ихний главный на кокаине,
С белой лентой на пиджаке.
Генерал застрелился первым -
Показал себя генералом.
Он всегда был прямой как шпала -
Верноподанный идиот.
За границу сбежали трое -
Откупились зеленым налом
Или вызнали накануне
То, что завтра произойдет
А по улицам шли народы.
В небесах трепетали стяги
Кто-то снова кричал "Свобода"
И гремело в ответ "Ура"!
И опять, словно встарь, казалось -
победили добро и правда!
А я сидел на железной шконке
И не звал к себе адвоката.
Погуляли, чего уж, будет -
Время к мамке, сырой земле.
И все думал: "Бедные люди!
Вас опять купили на счастье!
Вы увидите это счастье
В белых тапочках, на столе.
Ах вы, бедные, глупые люди,
Как легко вас купить на счастье!
Вы увидите это счастье
В белых тапочках, на столе.
Вперед, сыны родного края,
Пришел день славы.
Страшный враг,
Насильем право попирая,
На нас поднял кровавый стяг!
В селеньях горе и тревога,
Смятенье, дикий крик солдат,
Зарезан сын, зарезан брат
У оскверненного порога.
Цари, отвергнутые нами,
Толпы изменников, рабов,
Вы нам готовили годами
Железо тяжкое оков.
Для нас, для нас! Какое горе,
Они нас смеют оскорблять,
Задумав нас в бесчестном споре
В Рабов старинных обращать.
О Боже, рабскими руками
Наш лоб наклонят под ярмо.
Тиранам дерзким суждено
Судьбы родной быть господами.
Дрожи, Тиран, решенье смело:
Измене сгинуть суждено,
Братоубийственное дело
Уже разгадано давно.
Мы все на Бой пойдем рядами,
И если юный строй падет,
Сама земля произведет
Иных Борцов на битву с вами.
На бой! Но милость и прощенье
Несчастным жертвам и рабам,
Кого толкает принужденье
На помощь жалкую Врагам.
Мы оказать им милость рады,
Но смерть Тиранам!
Как прощать Тигренка, душащего мать?
Тиранам смерть – и нет Пощады!
Любовь к Отечеству святая,
Пошли нам в помощь Месть свою,
И ты, Свобода дорогая,
Храни защитников в бою.
Чтоб, истомясь в Борьбе кровавой,
Под сенью вольности Знамен
Враг был разбит и поражен
Твоей Победой – нашей Славой!
К Оружью, Граждане!
На землю пусть кровь бесчестная падет,
Строй Батальоны, – и Вперед,
Вперед, вперед!
Пришел день славы.
Страшный враг,
Насильем право попирая,
На нас поднял кровавый стяг!
В селеньях горе и тревога,
Смятенье, дикий крик солдат,
Зарезан сын, зарезан брат
У оскверненного порога.
Цари, отвергнутые нами,
Толпы изменников, рабов,
Вы нам готовили годами
Железо тяжкое оков.
Для нас, для нас! Какое горе,
Они нас смеют оскорблять,
Задумав нас в бесчестном споре
В Рабов старинных обращать.
О Боже, рабскими руками
Наш лоб наклонят под ярмо.
Тиранам дерзким суждено
Судьбы родной быть господами.
Дрожи, Тиран, решенье смело:
Измене сгинуть суждено,
Братоубийственное дело
Уже разгадано давно.
Мы все на Бой пойдем рядами,
И если юный строй падет,
Сама земля произведет
Иных Борцов на битву с вами.
На бой! Но милость и прощенье
Несчастным жертвам и рабам,
Кого толкает принужденье
На помощь жалкую Врагам.
Мы оказать им милость рады,
Но смерть Тиранам!
Как прощать Тигренка, душащего мать?
Тиранам смерть – и нет Пощады!
Любовь к Отечеству святая,
Пошли нам в помощь Месть свою,
И ты, Свобода дорогая,
Храни защитников в бою.
Чтоб, истомясь в Борьбе кровавой,
Под сенью вольности Знамен
Враг был разбит и поражен
Твоей Победой – нашей Славой!
К Оружью, Граждане!
На землю пусть кровь бесчестная падет,
Строй Батальоны, – и Вперед,
Вперед, вперед!
Жизнь - бумеранг. К тому и ведется:
Что отдаете, то и вернется.
То, что посеешь — то и пожнешь,
Ложью пробьется Ваша же ложь.
Каждый поступок имеет значенье;
Только прощая, получишь прощенье.
Вы отдаете — Вам отдают,
Вы предаете — Вас предают,
Вы обижаете — Вас обижают,
Вы уважаете — Вас уважают
Жизнь - бумеранг: все и всем по заслугам;
Черные мысли вернуться недугом,
Светлые мысли — Божественным светом
Если не думал — подумай об этом!
— Олег Гаврилюк
Что отдаете, то и вернется.
То, что посеешь — то и пожнешь,
Ложью пробьется Ваша же ложь.
Каждый поступок имеет значенье;
Только прощая, получишь прощенье.
Вы отдаете — Вам отдают,
Вы предаете — Вас предают,
Вы обижаете — Вас обижают,
Вы уважаете — Вас уважают
Жизнь - бумеранг: все и всем по заслугам;
Черные мысли вернуться недугом,
Светлые мысли — Божественным светом
Если не думал — подумай об этом!
— Олег Гаврилюк
Он безоружен - Я всегда вооружен
Сидел бы тихо, нет он лезет на Рожон
Он хочет переспорить Пистолет
Такой большой, а как дитя - Интеллигент.
Но он Противник, лучше не бывает
Ты упадешь, а он не добивает
Ударишь в Спину и не ждешь Ответ
Интеллигенту от себя спасенья нет.
Не я его, так он меня - Закон таков
Барашек травку ест для сытости Волоков
В законах Жизни исключений нет
Не я законам Враг, а он - Интеллигент.
Интеллигент у нас в округе редкий Вид
Берег бы шкуру - он под Пули норовит
Мог долго жить - умрет во цвете Лет
А жаль, прекрасный человек - Интеллигент.
Сидел бы тихо, нет он лезет на Рожон
Он хочет переспорить Пистолет
Такой большой, а как дитя - Интеллигент.
Но он Противник, лучше не бывает
Ты упадешь, а он не добивает
Ударишь в Спину и не ждешь Ответ
Интеллигенту от себя спасенья нет.
Не я его, так он меня - Закон таков
Барашек травку ест для сытости Волоков
В законах Жизни исключений нет
Не я законам Враг, а он - Интеллигент.
Интеллигент у нас в округе редкий Вид
Берег бы шкуру - он под Пули норовит
Мог долго жить - умрет во цвете Лет
А жаль, прекрасный человек - Интеллигент.
Семен Слепаков. Честно о путинофобах и путинофилах
В схватке сошлuсь две могучие силы –
Пyтинофобы и пyтинофилы,
Всех раскололи на две половины
Пyтинофобы и пyтинoфилы.
.
Пyтинофилы кpичат: «Oн – Мeccия!
С ним из руин возродилась Рoccия!»
Пyтинофобы вопят: «Он – Bopюга!
В том, что мы в #опе – его лишь заслуга!»
.
Пyтинофилы – сторонники Власти,
Что б та ни сделала – ccyтся от cчaстья.
Дело иное – Путинофобы:
Кто не на митинг, те – идиоты.
.
Путинофобы прикольней гораздо,
Они – либералы, творцы, пeд..acты,
Путинофилы – не либералы,
Но и средь них пед...астoв нeмало.
.
Путинофилы крайне жестоко
Бьются за доступ к объекту вocтopга,
Надо – залезут в #опу без мыла,
Надо – любого поднимут на вилы.
.
Путинофобы смотрят на Зaпад,
Им демократии нравится запах,
Как её строить – сложный вопрос,
Но то, что есть – это точно под снос.
.
Путинофилом быть, в целом, прекрасно –
Сытно, комфортно и безопасно,
Главное – не погружаться в детали,
И чтоб свои же в асфальт не вкатали.
.
Путинофобом – сложнее, не скрою,
Но есть свои плюсы – лавры героя:
Двинyли в xapю за пpaвое дeло,
Вот, ты и жертва – Нельсон Мандела.
.
Путинофилы в пpeдвыбopной гонке
Путинофобов купают в зeленке,
Те, вымыв poжи, шлют в небо дроны –
Замки и бабки откуда, #ондоны!?
.
Путинофилов дроны не парят:
Бабки – знакомых, Замки нам дарят,
Что, приуныли? Иссякли силенки?
Нате еще вам в Рожу зеленки!
.
В схватке схлестнулись две мощные силы –
Путинофобы и Путинофилы...
А где-то по фону – бoльшaя Страна,
На Хрен ни тем, ни дpyгим не нyжнa.
В схватке сошлuсь две могучие силы –
Пyтинофобы и пyтинофилы,
Всех раскололи на две половины
Пyтинофобы и пyтинoфилы.
.
Пyтинофилы кpичат: «Oн – Мeccия!
С ним из руин возродилась Рoccия!»
Пyтинофобы вопят: «Он – Bopюга!
В том, что мы в #опе – его лишь заслуга!»
.
Пyтинофилы – сторонники Власти,
Что б та ни сделала – ccyтся от cчaстья.
Дело иное – Путинофобы:
Кто не на митинг, те – идиоты.
.
Путинофобы прикольней гораздо,
Они – либералы, творцы, пeд..acты,
Путинофилы – не либералы,
Но и средь них пед...астoв нeмало.
.
Путинофилы крайне жестоко
Бьются за доступ к объекту вocтopга,
Надо – залезут в #опу без мыла,
Надо – любого поднимут на вилы.
.
Путинофобы смотрят на Зaпад,
Им демократии нравится запах,
Как её строить – сложный вопрос,
Но то, что есть – это точно под снос.
.
Путинофилом быть, в целом, прекрасно –
Сытно, комфортно и безопасно,
Главное – не погружаться в детали,
И чтоб свои же в асфальт не вкатали.
.
Путинофобом – сложнее, не скрою,
Но есть свои плюсы – лавры героя:
Двинyли в xapю за пpaвое дeло,
Вот, ты и жертва – Нельсон Мандела.
.
Путинофилы в пpeдвыбopной гонке
Путинофобов купают в зeленке,
Те, вымыв poжи, шлют в небо дроны –
Замки и бабки откуда, #ондоны!?
.
Путинофилов дроны не парят:
Бабки – знакомых, Замки нам дарят,
Что, приуныли? Иссякли силенки?
Нате еще вам в Рожу зеленки!
.
В схватке схлестнулись две мощные силы –
Путинофобы и Путинофилы...
А где-то по фону – бoльшaя Страна,
На Хрен ни тем, ни дpyгим не нyжнa.
Георгий Селегей. Каторжная баллада.
приветствуется исполнение в электричках.
За вашу и нашу свободу
Парнишка бороться мечтал.
К две тыщи десятому году
Он правозащитником стал.
В защиту сидельцев несчастных
На митинги парень ходил,
А также на марш несогласных -
"Стратегию 31".
Однажды эфебы омона
Схватили парнишку того,
Нарушив права и законы,
В застенки швырнули его.
Кремлевских опричников свора
Расквасила узнику нос,
Потом в кабинет прокурора
Его повели на допрос.
Как ставленник правящей клики
И цербер их верный притом,
Сидел, фабрикуя улики,
Младой прокурор за столом.
Парнишка готов к произволу,
Но стал удивлен его взор:
Красивого женского пола
Был тот молодой прокурор.
Уста его словно кораллы
И даже пурпурней чуть-чуть,
Мундир прокурора вздымала
Высокая девичья грудь.
Поднял он глаза на парнишку -
Ну, в смысле, она подняла, -
И словно бы молнии вспышка
Обоих спалила дотла!
В ментовском зловещем подвале,
Где пол по колено в крови,
Обое они застонали
От ихней внезапной любви.
Одежды с них мигом слетели,
Сплелися конечности тел,
И стала им брачной постелью
Гора сфабрикованных дел.
А утро когда наступило,
В порядок мундир приведя,
Ему прокурор заявила:
«До смерти люблю я тебя,
Но я патриотка по жизни,
А ты из враждебной среды,
Поскольку стабильность Отчизны
Дестабилизируешь ты.
Нельзя мне любить либерала, -
Сказала парнишке она, -
Властям я служить присягала
И буду присяге верна.
Отныне застынет ледышкой
В груди моей сердце пускай.
Прости, мой любимый парнишка,
Прости и навеки прощай!»
Парнишка ушел на свободу,
Но он не забыл свою страсть,
Назад под тюремные своды
Он долго пытался попасть.
Но, видно, старался он мало,
Не брали его под арест.
Тогда на своих идеалах
Поставил парнишечка крест.
Он предал, по милой тоскуя,
Идею, друзей и т.д.,
И форму надел ментовскую,
Чтоб с милой служить в эмвэдэ.
Но зря он продал идеалы,
Напрасно он предал друзей!
Его прокурорша пропала,
Нигде не слыхали о ней.
Соленою каплею в море
Исчезла она без следа,
Тогда превратился от горя
Парнишечка в злого мента.
Он раньше был нежен и чуток,
Поэзию с прозой любил,
А стал крышевать проституток,
По почкам задержанных бил.
Петлей заарканил тугою
Беднягу кремлевский режим,
Он стал его верным слугою,
Он стал коррумпирован им.
И в лес регулярно сбегая,
Как весь его личный состав,
Он выл в полнолунье со стаей,
Погоны при этом не сняв.
Прошло так не менее года.
Парнишка сержантом уж стал.
Однажды борцов за свободу
На площади он прессовал.
С ухмылкой циничной и жуткой
Творя беззаконья хаос,
На мать-одиночку с малюткой
Парнишка дубинку занес.
И вдруг он как будто бы сердцем
Скользнул по ножа острию:
Он в той диссидентке с младенцем
Узнал прокуроршу свою!
Запрятавшись маме в подмышку,
Младенчик смотрел на него,
Он личиком был как парнишка,
Точь в точь аватарка его!
А экс-прокурорша сказала:
«Не бей ты, парнишка, семью,
А лучше послушай сначала
Печальную повесть мою.
За то, что тебя полюбила,
За то, что тебе отдалась,
Я счастья чуть-чуть пригубила,
А лиха накушалась всласть.
Когда мы тогда в кабинете
Резвились, про стыд позабыв,
Пикантные зрелища эти
Секретный снимал объектив.
Четыре гига компромата
Ушло в этот день в интернет,
И вскоре туда куда надо
Призвали меня на ответ.
Там было сто два генерала,
И каждый услышать хотел,
Зачем либералу давала
Сотрудница внутренних дел.
Слова приговора, как гири,
Кидал мне на душу судья:
Мол, видом своим без мундира
Мундир опозорила я.
Лишили они меня чина,
Распяв на позорном столбе,
А я уже нашего сына,
Сыночка носила в себе.
В декрет я просилась со стоном,
Ведь это ж вообще беспредел, -
Беременных гнать незаконно
Из органов внутренних дел!
«Отдайте декретные, гады!» -
Звала я, за сына моля,
Но лишь хохотала злорадно
В ответ камарилья Кремля.
Лились мои слезы напрасно,
Повсюду царит произвол!
Вот так вот на марш несогласных
Меня произвол и привел.
Я кремлядь теперь ненавижу
И бьюсь за свободу страны,
А ты, мой любимый, как вижу,
Обратно с другой стороны».
Повисла последняя фраза.
Парнишка стоял сам не свой,
Лишь слезы во время рассказа
Текли по парнишке рекой.
И так он промолвил: «По ходу,
Разрушены жизнь и мечты!
Я предал идею свободы,
Мундир опозорила ты.
Теперь мы чужие повсюду,
Нигде не сыскать нам покой.
Мы оба с тобою иуды,
Мы оба иуды с тобой!
А раз мы повсюду гонимы,
То нету иной нам стези,
Пойдем же как два пилигрима
Бродить по несчастной Руси,
И Господу Богу в угоду
Молитвы нести вновь и вновь
За вашу и нашу свободу,
За вашу и нашу любовь!»
В ответ он услышал: «Согласна!
Однако же йоп твою мать:
Одно в этом плане не ясно -
Куда нам ребенка девать?»
В таежных предгорьях Алтая,
Где только медведям фастфуд,
Молитвой себя изнуряя,
Монах и монашка живут
Пустынно у тихого скита,
Лишь раз или менее в год
Транзитом из штата Флорида
Летит голубой вертолет.
Везет вертолет для чего-то
Монахам пятьсот эскимо,
А также семейное фото
Звезды мирового кино.
Вокруг Анджелины и Брэда
Хохочут там дети гурьбой,
И с самого краешку где-то
Хохочет глазастенький бой.
Монахи, на мальчика глядя,
Горючие слезы утрут,
Портретик умильно погладят
И снова молиться идут.
И молятся Богу в угоду
Отшельники снова и вновь
За вашу и нашу свободу,
За вашу и нашу любовь.
Светясь на локаторах NASA,
Молитвы летят к небесам,
Их Бог получает и сразу
К чертям удаляет как спам.
приветствуется исполнение в электричках.
За вашу и нашу свободу
Парнишка бороться мечтал.
К две тыщи десятому году
Он правозащитником стал.
В защиту сидельцев несчастных
На митинги парень ходил,
А также на марш несогласных -
"Стратегию 31".
Однажды эфебы омона
Схватили парнишку того,
Нарушив права и законы,
В застенки швырнули его.
Кремлевских опричников свора
Расквасила узнику нос,
Потом в кабинет прокурора
Его повели на допрос.
Как ставленник правящей клики
И цербер их верный притом,
Сидел, фабрикуя улики,
Младой прокурор за столом.
Парнишка готов к произволу,
Но стал удивлен его взор:
Красивого женского пола
Был тот молодой прокурор.
Уста его словно кораллы
И даже пурпурней чуть-чуть,
Мундир прокурора вздымала
Высокая девичья грудь.
Поднял он глаза на парнишку -
Ну, в смысле, она подняла, -
И словно бы молнии вспышка
Обоих спалила дотла!
В ментовском зловещем подвале,
Где пол по колено в крови,
Обое они застонали
От ихней внезапной любви.
Одежды с них мигом слетели,
Сплелися конечности тел,
И стала им брачной постелью
Гора сфабрикованных дел.
А утро когда наступило,
В порядок мундир приведя,
Ему прокурор заявила:
«До смерти люблю я тебя,
Но я патриотка по жизни,
А ты из враждебной среды,
Поскольку стабильность Отчизны
Дестабилизируешь ты.
Нельзя мне любить либерала, -
Сказала парнишке она, -
Властям я служить присягала
И буду присяге верна.
Отныне застынет ледышкой
В груди моей сердце пускай.
Прости, мой любимый парнишка,
Прости и навеки прощай!»
Парнишка ушел на свободу,
Но он не забыл свою страсть,
Назад под тюремные своды
Он долго пытался попасть.
Но, видно, старался он мало,
Не брали его под арест.
Тогда на своих идеалах
Поставил парнишечка крест.
Он предал, по милой тоскуя,
Идею, друзей и т.д.,
И форму надел ментовскую,
Чтоб с милой служить в эмвэдэ.
Но зря он продал идеалы,
Напрасно он предал друзей!
Его прокурорша пропала,
Нигде не слыхали о ней.
Соленою каплею в море
Исчезла она без следа,
Тогда превратился от горя
Парнишечка в злого мента.
Он раньше был нежен и чуток,
Поэзию с прозой любил,
А стал крышевать проституток,
По почкам задержанных бил.
Петлей заарканил тугою
Беднягу кремлевский режим,
Он стал его верным слугою,
Он стал коррумпирован им.
И в лес регулярно сбегая,
Как весь его личный состав,
Он выл в полнолунье со стаей,
Погоны при этом не сняв.
Прошло так не менее года.
Парнишка сержантом уж стал.
Однажды борцов за свободу
На площади он прессовал.
С ухмылкой циничной и жуткой
Творя беззаконья хаос,
На мать-одиночку с малюткой
Парнишка дубинку занес.
И вдруг он как будто бы сердцем
Скользнул по ножа острию:
Он в той диссидентке с младенцем
Узнал прокуроршу свою!
Запрятавшись маме в подмышку,
Младенчик смотрел на него,
Он личиком был как парнишка,
Точь в точь аватарка его!
А экс-прокурорша сказала:
«Не бей ты, парнишка, семью,
А лучше послушай сначала
Печальную повесть мою.
За то, что тебя полюбила,
За то, что тебе отдалась,
Я счастья чуть-чуть пригубила,
А лиха накушалась всласть.
Когда мы тогда в кабинете
Резвились, про стыд позабыв,
Пикантные зрелища эти
Секретный снимал объектив.
Четыре гига компромата
Ушло в этот день в интернет,
И вскоре туда куда надо
Призвали меня на ответ.
Там было сто два генерала,
И каждый услышать хотел,
Зачем либералу давала
Сотрудница внутренних дел.
Слова приговора, как гири,
Кидал мне на душу судья:
Мол, видом своим без мундира
Мундир опозорила я.
Лишили они меня чина,
Распяв на позорном столбе,
А я уже нашего сына,
Сыночка носила в себе.
В декрет я просилась со стоном,
Ведь это ж вообще беспредел, -
Беременных гнать незаконно
Из органов внутренних дел!
«Отдайте декретные, гады!» -
Звала я, за сына моля,
Но лишь хохотала злорадно
В ответ камарилья Кремля.
Лились мои слезы напрасно,
Повсюду царит произвол!
Вот так вот на марш несогласных
Меня произвол и привел.
Я кремлядь теперь ненавижу
И бьюсь за свободу страны,
А ты, мой любимый, как вижу,
Обратно с другой стороны».
Повисла последняя фраза.
Парнишка стоял сам не свой,
Лишь слезы во время рассказа
Текли по парнишке рекой.
И так он промолвил: «По ходу,
Разрушены жизнь и мечты!
Я предал идею свободы,
Мундир опозорила ты.
Теперь мы чужие повсюду,
Нигде не сыскать нам покой.
Мы оба с тобою иуды,
Мы оба иуды с тобой!
А раз мы повсюду гонимы,
То нету иной нам стези,
Пойдем же как два пилигрима
Бродить по несчастной Руси,
И Господу Богу в угоду
Молитвы нести вновь и вновь
За вашу и нашу свободу,
За вашу и нашу любовь!»
В ответ он услышал: «Согласна!
Однако же йоп твою мать:
Одно в этом плане не ясно -
Куда нам ребенка девать?»
В таежных предгорьях Алтая,
Где только медведям фастфуд,
Молитвой себя изнуряя,
Монах и монашка живут
Пустынно у тихого скита,
Лишь раз или менее в год
Транзитом из штата Флорида
Летит голубой вертолет.
Везет вертолет для чего-то
Монахам пятьсот эскимо,
А также семейное фото
Звезды мирового кино.
Вокруг Анджелины и Брэда
Хохочут там дети гурьбой,
И с самого краешку где-то
Хохочет глазастенький бой.
Монахи, на мальчика глядя,
Горючие слезы утрут,
Портретик умильно погладят
И снова молиться идут.
И молятся Богу в угоду
Отшельники снова и вновь
За вашу и нашу свободу,
За вашу и нашу любовь.
Светясь на локаторах NASA,
Молитвы летят к небесам,
Их Бог получает и сразу
К чертям удаляет как спам.
Погребение про́клятого поэта
Если тело твое христиане,
Сострадая, земле предадут,
Это будет в полночном тумане,
Там, где сорные травы растут.
И когда на немую путину
Выйдут частые звезды дремать,
Там раскинет паук паутину
И змеенышей выведет мать.
По ночам над твоей головою
Не смолкать и волчиному вою.
Будет ведьму там голод долить,
Будут вопли ее раздаваться,
Старичонки в страстях извиваться,
А воришки добычу делить.
Шарль Пьер Бодлер,1904
Если тело твое христиане,
Сострадая, земле предадут,
Это будет в полночном тумане,
Там, где сорные травы растут.
И когда на немую путину
Выйдут частые звезды дремать,
Там раскинет паук паутину
И змеенышей выведет мать.
По ночам над твоей головою
Не смолкать и волчиному вою.
Будет ведьму там голод долить,
Будут вопли ее раздаваться,
Старичонки в страстях извиваться,
А воришки добычу делить.
Шарль Пьер Бодлер,1904
психея...
Юродица
здесь…
среди спрятанных
в броню
из тонкой лжи…
и грубой кожи…
одна лишь
плотью не похожа…
предстала
в первородном
ню…
подобно
хладному огню…
что злата царского
дороже…
она…
окутанная пеной…
минуя
Неба окоём…
покинув
легочные вены…
парит
радужным пузырем…
ее манящий
блеск и дребезг…
в мгновенья
хладные часы…
мученья
преступая через…
стекает
каплею росы…
ее
соблазна
пенный локон…
того коснётся
ненароком…
кто чист…
как детская слеза…
кого избрали
Небеса…
разгладить
гребнем волоса…
живой Психе…
сокрытой
в кокон…
дабы
случилась
благодать…
Ей души
велено ласкать…
наедине…
в согласьи с Богом…
одним
проникновенным
слогом…
одной
мольбой…
что явит рот…
свершать
любовный
приворот…
Юродица
здесь…
среди спрятанных
в броню
из тонкой лжи…
и грубой кожи…
одна лишь
плотью не похожа…
предстала
в первородном
ню…
подобно
хладному огню…
что злата царского
дороже…
она…
окутанная пеной…
минуя
Неба окоём…
покинув
легочные вены…
парит
радужным пузырем…
ее манящий
блеск и дребезг…
в мгновенья
хладные часы…
мученья
преступая через…
стекает
каплею росы…
ее
соблазна
пенный локон…
того коснётся
ненароком…
кто чист…
как детская слеза…
кого избрали
Небеса…
разгладить
гребнем волоса…
живой Психе…
сокрытой
в кокон…
дабы
случилась
благодать…
Ей души
велено ласкать…
наедине…
в согласьи с Богом…
одним
проникновенным
слогом…
одной
мольбой…
что явит рот…
свершать
любовный
приворот…
Ну вот не совсем стихи...
https://yandex.ru/video/touch/search?text=%...660230810689459
https://yandex.ru/video/touch/search?text=%...660230810689459
Юз Алешковский
В снежную пору обращаюсь к белому гусю, отставшему от стаи
Снегопад. Сотня псов
подвывает за дверью.
В печке тяга пропала.
Закисло вино.
Развалилась, как глиняный чайник,
Империя.
Императорский двор и министры —
говно...
Бедный гусь!
Белый гусь!
Не теряй столько перьев!
Я нашел возле дома одно.
Вот — скрипит,
как снежок
на дороге,
оно.
В снежную пору обращаюсь к белому гусю, отставшему от стаи
Снегопад. Сотня псов
подвывает за дверью.
В печке тяга пропала.
Закисло вино.
Развалилась, как глиняный чайник,
Империя.
Императорский двор и министры —
говно...
Бедный гусь!
Белый гусь!
Не теряй столько перьев!
Я нашел возле дома одно.
Вот — скрипит,
как снежок
на дороге,
оно.
Пусть династию Сунь
сменяет династия Вынь —
лишь бы счастлив был Ян,
лишь бы кончила Инь...
Юз Алешковский
сменяет династия Вынь —
лишь бы счастлив был Ян,
лишь бы кончила Инь...
Юз Алешковский
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…
Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…
Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…
Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Цитата(milord @ 18.10.2019, 0:32) 
Еще!
https://news.mail.ru/incident/39114966/?frommail=10
возьмём разлад меж псов самодержавия
и кастой няшных уличных цкатов,
добавим адвокатского тщеславия –
сюжэд гротескный для кено готов!
Кароче – над УФСИНом вьюца тучи,
мундира чести нанесён урон,
трагический прокол, ебучий случай –
со шконки сдристнул цкот-наркобарон!
Сменив окрас на чорно-серо-белый,
ушастый и хвостатый наш пушог
носил на кичу, блять, по беспределу
дурманный веселящий порошог.
Барыжыл им котякв довольно долго,
отъелся на казённых то харчах!
За наглую с поличным пойман холку
и в зооугол сдан, чтоб не зачах.
Каких-то привлекли по делу сошег,
какой-то адвокат защиту гнул,
а цкот решыл – «я что, совсем без ножэг?!»,
решыл – да и по тихому съебнул.
Помяле в суе морду адвокату,
терпилам увеличат точно срок,
и лишь цкату по прежнему песдато –
с помойки на помойку прыг да скок!
Виновна ли российская Фемида?
Виновен цкот, что с децтва вороват?
И дажэ в том, что Трамп, в натуре, пидор,
уверен – В.В. Путин виноват!
вуглускр™, октябрь 2019. Мск. Коньково
Я буду падать
Алексей Торопов
Я буду падать, падать, падать
На иглы высохшей травы
Холодным телом снегопада,
Пером подстреленной совы.
Безмолвие рождает звуки,
А в красках выцветших картин
Сокрыто всё. Подставлю руки -
Трава простит. И ты прости.
Алексей Торопов
Я буду падать, падать, падать
На иглы высохшей травы
Холодным телом снегопада,
Пером подстреленной совы.
Безмолвие рождает звуки,
А в красках выцветших картин
Сокрыто всё. Подставлю руки -
Трава простит. И ты прости.
Мельтешил халдей, лабух рвал струну...
Иван Зеленцов
Мельтешил халдей, лабух рвал струну,
танцовщицы сбрасывали саронги.
За столом доедали мою страну.
Я, как все, по старинке стоял в сторонке.
Было принято в наших тартарарах
ждать, покуда начальник по сытой роже
жир размажет. И ведь не сказать, что страх
мной владел. Хоть и это, конечно, тоже.
Этот грязный пир, хруст железных жвал,
резкий лязг клыков, разрывавших глотки,
молча я терпел, потому что ждал,
что и мне под ноги швырнут оглодки.
И, конечно, вдоволь погрыз костей.
…Лабух пел шансон, извивались крали…
Это было ради моих детей,
у которых будущее украли.
Иван Зеленцов
Мельтешил халдей, лабух рвал струну,
танцовщицы сбрасывали саронги.
За столом доедали мою страну.
Я, как все, по старинке стоял в сторонке.
Было принято в наших тартарарах
ждать, покуда начальник по сытой роже
жир размажет. И ведь не сказать, что страх
мной владел. Хоть и это, конечно, тоже.
Этот грязный пир, хруст железных жвал,
резкий лязг клыков, разрывавших глотки,
молча я терпел, потому что ждал,
что и мне под ноги швырнут оглодки.
И, конечно, вдоволь погрыз костей.
…Лабух пел шансон, извивались крали…
Это было ради моих детей,
у которых будущее украли.
Про инторнеты
https://www.kommersant.ru/doc/4149179
https://tass.ru/obschestvo/7089366
https://www.svoboda.org/a/30257884.html
В инфополе пукают амёбы
Проявляя всяческую прыть
И на днях решили долбоёбы
Интернет в России запретить:
Если вдруг теракт какой случится
То скрипят Фемиды жернова:
Ясно всем -- в MeinCraft* играл убийца
В Cunter-Strike** и даже в Доку-2***
Возле танка стынут восемь трупов
А над ними -- весь в крови кадет --
Сомневаться будет очень глупо,
Тут всему виною инернет.
Говорят, рождаемость упала --
У Росстата снова геморрой.
Оттого рожают бабы мало --
Увлеклись компьютерной игрой
Перестали жертвовать на храмы
И не хочут Родину любить!
Непатриотические хамы
И госдепа вражеского сыть!
Если стены рушатся в больнице
И медикаментов нужных нет --
Тут один ответ, как говорится:
Интернет -- источник наших бед!
Коль дождём дороги все размыло
И асфальт предательски уплыл
Не поймут причин одни дебилы,
Ну а ты конечно не дебил
Интернет причина -- дело ясно --
Зепретить его и всех делов.
В интернете может быть опасно
Ты, сынок, к такому не готов!
Мы врагу заслон поставим прочный,
Чтоб не знала наша молодёжь,
Как там всё на Западе порочно,
Нас порнухой этой не возьмёшь!
Так с колен поднимем мы державу,
Запретив проклятый ваш хамон!
Долбоёбов сказочных орава,
Лицемерных тварей легион!
__________________
для самых маленьких читателей:
* Mein Campf
**CUNT
***Теракт в Крыму
— Marcus , 18.11.2019
https://www.kommersant.ru/doc/4149179
https://tass.ru/obschestvo/7089366
https://www.svoboda.org/a/30257884.html
В инфополе пукают амёбы
Проявляя всяческую прыть
И на днях решили долбоёбы
Интернет в России запретить:
Если вдруг теракт какой случится
То скрипят Фемиды жернова:
Ясно всем -- в MeinCraft* играл убийца
В Cunter-Strike** и даже в Доку-2***
Возле танка стынут восемь трупов
А над ними -- весь в крови кадет --
Сомневаться будет очень глупо,
Тут всему виною инернет.
Говорят, рождаемость упала --
У Росстата снова геморрой.
Оттого рожают бабы мало --
Увлеклись компьютерной игрой
Перестали жертвовать на храмы
И не хочут Родину любить!
Непатриотические хамы
И госдепа вражеского сыть!
Если стены рушатся в больнице
И медикаментов нужных нет --
Тут один ответ, как говорится:
Интернет -- источник наших бед!
Коль дождём дороги все размыло
И асфальт предательски уплыл
Не поймут причин одни дебилы,
Ну а ты конечно не дебил
Интернет причина -- дело ясно --
Зепретить его и всех делов.
В интернете может быть опасно
Ты, сынок, к такому не готов!
Мы врагу заслон поставим прочный,
Чтоб не знала наша молодёжь,
Как там всё на Западе порочно,
Нас порнухой этой не возьмёшь!
Так с колен поднимем мы державу,
Запретив проклятый ваш хамон!
Долбоёбов сказочных орава,
Лицемерных тварей легион!
__________________
для самых маленьких читателей:
* Mein Campf
**CUNT
***Теракт в Крыму
— Marcus , 18.11.2019
В.В. Маяковский
СТИХОТВОРЕНИЕ ОПЫТНОЕ.
ВОСТОРЖЕННО КРИТИЧЕСКОЕ
Словно дети, просящие с медом ковригу,
буржуи вымаливают.
«Паспорточек бы!
В Р-и-и-и-гу!»
Поэтому,
думаю,
не лишнее
выслушать очевидевшего благоустройства заграничные.
Во-первых,
как это ни странно,
и Латвия — страна.
Все причиндалы, полагающиеся странам,
имеет и она.
И правительство (управляют которые),
и народонаселение,
и территория...
ТЕРРИТОРИЯ
Территории, собственно говоря, нет —
только делают вид...
Просто полгубернии отдельно лежит.
А чтоб в этом
никто
не убедился воочию —
поезда от границ отходят ночью.
Спишь,
а паровоз
старается,
ревет —
и взад,
и вперед,
и топчется на месте.
Думаешь утром — напутешествовался вот! —
а до Риги
всего
верст сто или двести.
Ригу не выругаешь —
чистенький вид.
Публика мыта.
Мостовая блестит.
Отчего же
у нас
грязно и гадко?
Дело простое —
в размерах разгадка:
такая была б Русь —
в три часа
всю берусь
и умыть и причесать.
АРМИЯ
Об армии не буду отзываться худо:
откуда ее набрать с двухмиллионного люда?!
(Кой о чем приходится помолчать условиться,
помните? — пословица:
«Не плюй вниз
в ожидании виз»).
Войска мало,
но выглядит мило.
На меня б
на одного
уж во всяком случае хватило.
Тем более, говорят, что и пушки есть:
не то пять,
не то шесть.
ПРАВИТЕЛЬСТВО
Латвией управляет учредилка1.
Учредилка — место, где спорят пылко.
А чтоб языками вертели не слишком часто,
председателя выбрали —
господин Чаксте.
Республика много демократичней, чем у нас.
Ясно без слов.
Все решается большинством голосов.
(Если выборы в руках
— понимаете сами —
трудно ли обзавестись нужными голосами!)
Голоснули,
подсчитали —
и вопрос ясен...
Земля помещикам и перешла восвояси.
Не с собой же спорить!
Глупо и скучно.
Для споров2
несколько эсдечков приручено.
Если же очень шебутятся с левых мест,
проголосуют —
и пожалуйте под аре́ст.
Чтоб удостовериться,
правдивы мои слова ли,
спросите у Дермана3 —
его «проголосовали».
СВОБОДА СЛОВА
Конечно,
ни для кого не ново,
что у демократов свобода слова. У нас цензура —
разрешат или запретят.
Кому такие ужасы не претят?!
А в Латвии свободно —
печатай сколько угодно!
Кто не верит,
убедитесь на моем личном примере.
«Напечатал «Люблю»4 —
любовная лирика.
Вещь — безобиднее найдите в мире-ка!
А полиция — хоть бы что!
Насчет репрессий вяло.
Едва-едва через три дня арестовала.
СВОБОДА МАНИФЕСТАЦИЙ
И насчет демонстраций свобод немало —
ходи и пой досы́та и до отвала!
А чтоб не пели чего,
устои ломая, —
учредилку открыли в день маёвки.
Даже парад правительственный — первого мая.
Не правда ли,
ловкие головки?!
Народ на маёвку повалил валом:
только
отчего-то
распелись «Интернационалом».
И в общем ничего,
сошло мило —
только человек пятьдесят полиция побила.
А чтоб было по-домашнему,
а не официально-важно,
полиция в буршей5 была переряжена.
КУЛЬТУРА
Что Россия?
Россия дура!
То-то за границей —
за границей культура.
Поэту в России —
одна грусть!
А в Латвии
каждый знает тебя наизусть.
В Латвии
даже министр каждый —
и то томится духовной жаждой.
Есть аудитории.
И залы есть.
Мне и захотелось лекциишку прочесть.
Лекцию не утаишь.
Лекция — что шило.
Пришлось просить,
чтоб полиция разрешила.
Жду разрешения
у господина префекта.
Господин симпатичный —
в погончиках некто.
У нас
с бумажкой
натерпелись бы волокит,
а он
и не взглянул на бумажкин вид.
Сразу говорит:
«Запрещается.
Прощайте!»
— Разрешите, — прошу, —
ну чего вы запрещаете? —
Вотще!
«Квесис, — говорит, — против футуризма вообще».
Спрашиваю,
в поклоне свесясь:
— Что это за кушанье такое —
К-в-е-с-и-с? —
«Министр внудел,
— префект рёк —
образованный —
знает вас вдоль и поперек».
— А Квесис
не запрещает,
ежели человек — брюнет? —
спрашиваю в бессильной яри.
«Нет, — говорит, —
на брюнетов запрещения нет».
Слава богу!
(я-то, на всякий случай — карий).
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ
В Риге не видно худого народонаселения.
Голод попрятался на фабрики и в селения.
А в бульварной гуще —
народ жирнющий.
Щеки красные,
рот — во!
В России даже у нэпистов меньше рот.
А в остальном —
народ ничего,
даже довольно милый народ.
МОРАЛЬ В ОБЩЕМ
Зря,
ребята,
на Россию ропщем.
СТИХОТВОРЕНИЕ ОПЫТНОЕ.
ВОСТОРЖЕННО КРИТИЧЕСКОЕ
Словно дети, просящие с медом ковригу,
буржуи вымаливают.
«Паспорточек бы!
В Р-и-и-и-гу!»
Поэтому,
думаю,
не лишнее
выслушать очевидевшего благоустройства заграничные.
Во-первых,
как это ни странно,
и Латвия — страна.
Все причиндалы, полагающиеся странам,
имеет и она.
И правительство (управляют которые),
и народонаселение,
и территория...
ТЕРРИТОРИЯ
Территории, собственно говоря, нет —
только делают вид...
Просто полгубернии отдельно лежит.
А чтоб в этом
никто
не убедился воочию —
поезда от границ отходят ночью.
Спишь,
а паровоз
старается,
ревет —
и взад,
и вперед,
и топчется на месте.
Думаешь утром — напутешествовался вот! —
а до Риги
всего
верст сто или двести.
Ригу не выругаешь —
чистенький вид.
Публика мыта.
Мостовая блестит.
Отчего же
у нас
грязно и гадко?
Дело простое —
в размерах разгадка:
такая была б Русь —
в три часа
всю берусь
и умыть и причесать.
АРМИЯ
Об армии не буду отзываться худо:
откуда ее набрать с двухмиллионного люда?!
(Кой о чем приходится помолчать условиться,
помните? — пословица:
«Не плюй вниз
в ожидании виз»).
Войска мало,
но выглядит мило.
На меня б
на одного
уж во всяком случае хватило.
Тем более, говорят, что и пушки есть:
не то пять,
не то шесть.
ПРАВИТЕЛЬСТВО
Латвией управляет учредилка1.
Учредилка — место, где спорят пылко.
А чтоб языками вертели не слишком часто,
председателя выбрали —
господин Чаксте.
Республика много демократичней, чем у нас.
Ясно без слов.
Все решается большинством голосов.
(Если выборы в руках
— понимаете сами —
трудно ли обзавестись нужными голосами!)
Голоснули,
подсчитали —
и вопрос ясен...
Земля помещикам и перешла восвояси.
Не с собой же спорить!
Глупо и скучно.
Для споров2
несколько эсдечков приручено.
Если же очень шебутятся с левых мест,
проголосуют —
и пожалуйте под аре́ст.
Чтоб удостовериться,
правдивы мои слова ли,
спросите у Дермана3 —
его «проголосовали».
СВОБОДА СЛОВА
Конечно,
ни для кого не ново,
что у демократов свобода слова. У нас цензура —
разрешат или запретят.
Кому такие ужасы не претят?!
А в Латвии свободно —
печатай сколько угодно!
Кто не верит,
убедитесь на моем личном примере.
«Напечатал «Люблю»4 —
любовная лирика.
Вещь — безобиднее найдите в мире-ка!
А полиция — хоть бы что!
Насчет репрессий вяло.
Едва-едва через три дня арестовала.
СВОБОДА МАНИФЕСТАЦИЙ
И насчет демонстраций свобод немало —
ходи и пой досы́та и до отвала!
А чтоб не пели чего,
устои ломая, —
учредилку открыли в день маёвки.
Даже парад правительственный — первого мая.
Не правда ли,
ловкие головки?!
Народ на маёвку повалил валом:
только
отчего-то
распелись «Интернационалом».
И в общем ничего,
сошло мило —
только человек пятьдесят полиция побила.
А чтоб было по-домашнему,
а не официально-важно,
полиция в буршей5 была переряжена.
КУЛЬТУРА
Что Россия?
Россия дура!
То-то за границей —
за границей культура.
Поэту в России —
одна грусть!
А в Латвии
каждый знает тебя наизусть.
В Латвии
даже министр каждый —
и то томится духовной жаждой.
Есть аудитории.
И залы есть.
Мне и захотелось лекциишку прочесть.
Лекцию не утаишь.
Лекция — что шило.
Пришлось просить,
чтоб полиция разрешила.
Жду разрешения
у господина префекта.
Господин симпатичный —
в погончиках некто.
У нас
с бумажкой
натерпелись бы волокит,
а он
и не взглянул на бумажкин вид.
Сразу говорит:
«Запрещается.
Прощайте!»
— Разрешите, — прошу, —
ну чего вы запрещаете? —
Вотще!
«Квесис, — говорит, — против футуризма вообще».
Спрашиваю,
в поклоне свесясь:
— Что это за кушанье такое —
К-в-е-с-и-с? —
«Министр внудел,
— префект рёк —
образованный —
знает вас вдоль и поперек».
— А Квесис
не запрещает,
ежели человек — брюнет? —
спрашиваю в бессильной яри.
«Нет, — говорит, —
на брюнетов запрещения нет».
Слава богу!
(я-то, на всякий случай — карий).
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ
В Риге не видно худого народонаселения.
Голод попрятался на фабрики и в селения.
А в бульварной гуще —
народ жирнющий.
Щеки красные,
рот — во!
В России даже у нэпистов меньше рот.
А в остальном —
народ ничего,
даже довольно милый народ.
МОРАЛЬ В ОБЩЕМ
Зря,
ребята,
на Россию ропщем.
Старею… Начинаю замечать,
Как стрелки перешагивают время.
Стараюсь полюбить зеленый чай
И мир пытаюсь привести к системе.
Шучу над тем, что мне не двадцать лет,
И в клубе непростительно зеваю,
И за друзьями выключаю свет.
А в день морозный – шапку надеваю.
Старею… Больше не стесняюсь слез.
Ценю комфорт в быту и свежий воздух.
И вдруг впервые говорю всерьёз
О чём–то – оглушительное «Поздно».
К рассвету ближе двигаю режим.
Смотрю на жизнь открытыми глазами.
И голос мой предательски дрожит
В стихах о доме, Родине и маме.
Старею… Начинаю принимать
Родителей, себя и витамины.
И морщусь, если где–то слышу мат,
И реже улыбаюсь без причины.
Держу в уме десяток новых тем:
Развитие, политика, финансы.
И умудряюсь быть на высоте,
И щедро жить до нового аванса.
Старею… Начинаю смаковать
Апрельский ветер, встречу с добрым другом,
И понимать: вселенная права,
Вопросы возвращая нам по кругу.
Старею… Ощущаю каждый день –
Благословеньем. Радуюсь потоку.
Вот жизнь… Идёт кругами по воде,
А я на счастье выставляю фокус.
© Дикая Собака Динго
Как стрелки перешагивают время.
Стараюсь полюбить зеленый чай
И мир пытаюсь привести к системе.
Шучу над тем, что мне не двадцать лет,
И в клубе непростительно зеваю,
И за друзьями выключаю свет.
А в день морозный – шапку надеваю.
Старею… Больше не стесняюсь слез.
Ценю комфорт в быту и свежий воздух.
И вдруг впервые говорю всерьёз
О чём–то – оглушительное «Поздно».
К рассвету ближе двигаю режим.
Смотрю на жизнь открытыми глазами.
И голос мой предательски дрожит
В стихах о доме, Родине и маме.
Старею… Начинаю принимать
Родителей, себя и витамины.
И морщусь, если где–то слышу мат,
И реже улыбаюсь без причины.
Держу в уме десяток новых тем:
Развитие, политика, финансы.
И умудряюсь быть на высоте,
И щедро жить до нового аванса.
Старею… Начинаю смаковать
Апрельский ветер, встречу с добрым другом,
И понимать: вселенная права,
Вопросы возвращая нам по кругу.
Старею… Ощущаю каждый день –
Благословеньем. Радуюсь потоку.
Вот жизнь… Идёт кругами по воде,
А я на счастье выставляю фокус.
© Дикая Собака Динго
«К вопросу о роли детали в русской прозе»
Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач
И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.
О деталь, какой позавидовал бы и врач,
Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!
Думал выбросить. И велик ли груз - скорлупа!
На троллейбусной остановке имелась урна,
Но потом позабыл, потому что любовь слепа
И беспамятна, выражаясь литературно.
Через долгое время, в кармане пятак ища,
Неизвестно куда и чёрт-те зачем заехав,
В старой куртке, уже истончившейся до плаща,
Ты наткнёшься рукою на горстку бывших орехов.
Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,
Отворачиваясь от встречных, глотая слёзы...
Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,
В том числе и над ролью детали в структуре прозы?
Дмитрий Быков
Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач
И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.
О деталь, какой позавидовал бы и врач,
Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!
Думал выбросить. И велик ли груз - скорлупа!
На троллейбусной остановке имелась урна,
Но потом позабыл, потому что любовь слепа
И беспамятна, выражаясь литературно.
Через долгое время, в кармане пятак ища,
Неизвестно куда и чёрт-те зачем заехав,
В старой куртке, уже истончившейся до плаща,
Ты наткнёшься рукою на горстку бывших орехов.
Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,
Отворачиваясь от встречных, глотая слёзы...
Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,
В том числе и над ролью детали в структуре прозы?
Дмитрий Быков
Девичье
Прибивала девка тварей на кресты,
Вырезала ливер, отрывала уши,
Разгорались быстро яркие костры,
Пожирая жадно мясо «юц» на ужин.
Украшала девка елку в новый год,
Вешала на ветки красные игрушки,
Любовался долго радостный народ,
Как болтались в петлях все без кожи тушки.
Захотелось девке погонять вдруг мяч.
Полетели дружно с плеч горбатых бошки.
Зрители в восторге – необычный матч!
Для особо нервных – рядом неотложки.
Прикупила девка пыточный набор:
Дыбу, маску, «деву», колесо и грушу,
Учится прилежно, ширит кругозор,
Ну а тех, кто выжил, по старинке душит.
— WhiteShark , 23.01.2020
Прибивала девка тварей на кресты,
Вырезала ливер, отрывала уши,
Разгорались быстро яркие костры,
Пожирая жадно мясо «юц» на ужин.
Украшала девка елку в новый год,
Вешала на ветки красные игрушки,
Любовался долго радостный народ,
Как болтались в петлях все без кожи тушки.
Захотелось девке погонять вдруг мяч.
Полетели дружно с плеч горбатых бошки.
Зрители в восторге – необычный матч!
Для особо нервных – рядом неотложки.
Прикупила девка пыточный набор:
Дыбу, маску, «деву», колесо и грушу,
Учится прилежно, ширит кругозор,
Ну а тех, кто выжил, по старинке душит.
— WhiteShark , 23.01.2020
Сегодня в 10 вечера я стану языческим идолом,
вырезанным из дерева, древним и темно-красным,
я буду смотреть на мир понемногу, с вымыслом,
чтобы весь этот бардак не пускать к себе в разум сразу.
Это тоже сказка для иных стареющих мальчиков
и для девочек, одетых в первые свои морщины,
потому что такие, как мы — это те же сказочники,
дети, не ставшие женщинами и мужчинами.
Ритуал семейного ужина, мертвый бык и танец,
принесенные в жертву лилии из киоска,
ты моя статуэтка — прозрачная и стеклянная,
у вечернего алтаря горячего воска.
Свечи тают. Романтика ужина в чем-то мистерия.
Свечи тают: тяжелые капли, бледная кожа,
ритуал домашнего мира, домашней истерики
поглощает нас с каждым разом все больше и больше.
Мы играем в идолов — странная жизнь нам выдалась,
мы погрязли в амбре курений — аммиак и ладан,
ты стеклянная статуэтка без лица и имени,
оставайся прозрачной, оставайся голой и гладкой.
Мы играем в жизнь, сердце бьется по нервам молотом,
мы играем в смерть — наши игры просты на редкость:
и к концу этой ночи я, одержимый хохотом,
разбиваю свою стеклянную статуэтку.
©Аль Квотион
вырезанным из дерева, древним и темно-красным,
я буду смотреть на мир понемногу, с вымыслом,
чтобы весь этот бардак не пускать к себе в разум сразу.
Это тоже сказка для иных стареющих мальчиков
и для девочек, одетых в первые свои морщины,
потому что такие, как мы — это те же сказочники,
дети, не ставшие женщинами и мужчинами.
Ритуал семейного ужина, мертвый бык и танец,
принесенные в жертву лилии из киоска,
ты моя статуэтка — прозрачная и стеклянная,
у вечернего алтаря горячего воска.
Свечи тают. Романтика ужина в чем-то мистерия.
Свечи тают: тяжелые капли, бледная кожа,
ритуал домашнего мира, домашней истерики
поглощает нас с каждым разом все больше и больше.
Мы играем в идолов — странная жизнь нам выдалась,
мы погрязли в амбре курений — аммиак и ладан,
ты стеклянная статуэтка без лица и имени,
оставайся прозрачной, оставайся голой и гладкой.
Мы играем в жизнь, сердце бьется по нервам молотом,
мы играем в смерть — наши игры просты на редкость:
и к концу этой ночи я, одержимый хохотом,
разбиваю свою стеклянную статуэтку.
©Аль Квотион
Мы
Кот Басё Светлана Лаврентьева
Выдержка коньяка да закалка стали, неумолимость слов, преломленье призмы… Мы друг без друга чувствовать перестали. Это, мой милый хищник, опасный признак. Это начало пытки, начало ломки, это клыки на полку и когти спрятать. Это не ты отныне большой и ловкий. Новая эра, чуешь? Иной порядок. Ходишь и видишь всполохи да зарницы, хочешь бежать в укрытие, да не можешь. Ты продолжай, продолжай, продолжай мне сниться так, чтобы я тебя ощущала кожей. Это и слишком страшно, и слишком ценно - очеловечить слабостью сквозь касанье. Шкуры лежат у ног – тяжело, как цепи. Мы так хотели, хищник. Хотели сами. Выдержка коньяка да закалка стали, ночи темны, как сажа, нужны, как воздух.
Мы друг без друга чувствовать перестали.
Это чертовски больно. И очень просто.
Кот Басё Светлана Лаврентьева
Выдержка коньяка да закалка стали, неумолимость слов, преломленье призмы… Мы друг без друга чувствовать перестали. Это, мой милый хищник, опасный признак. Это начало пытки, начало ломки, это клыки на полку и когти спрятать. Это не ты отныне большой и ловкий. Новая эра, чуешь? Иной порядок. Ходишь и видишь всполохи да зарницы, хочешь бежать в укрытие, да не можешь. Ты продолжай, продолжай, продолжай мне сниться так, чтобы я тебя ощущала кожей. Это и слишком страшно, и слишком ценно - очеловечить слабостью сквозь касанье. Шкуры лежат у ног – тяжело, как цепи. Мы так хотели, хищник. Хотели сами. Выдержка коньяка да закалка стали, ночи темны, как сажа, нужны, как воздух.
Мы друг без друга чувствовать перестали.
Это чертовски больно. И очень просто.
Украинская поэтесса
Тая Найденко
Голос с небес говорил: "Не ссы!
Прорвёшься, ядрёна мать!
Вот тебе злые глаза, чтоб псы
Боялись тебя догнать.
Вот тебе средство от глупых змей -
Собственный горький яд.
Вот тебе вера. Её не смей
Тратить на всё подряд.
Вот тебе мама. Она умрёт.
Что ты грызёшь губу?
Это хороший сюжетный ход -
Лица родных в гробу.
Вот тебе правды пустой сундук -
Вечно его стеречь,
Дети, кастрюли, долги, супруг
И голова до плеч.
Вот тебе серая горсть монет -
Старый иудин долг.
Вот тебе мысль, что Бога - нет". И навсегда умолк.
Тая Найденко
Голос с небес говорил: "Не ссы!
Прорвёшься, ядрёна мать!
Вот тебе злые глаза, чтоб псы
Боялись тебя догнать.
Вот тебе средство от глупых змей -
Собственный горький яд.
Вот тебе вера. Её не смей
Тратить на всё подряд.
Вот тебе мама. Она умрёт.
Что ты грызёшь губу?
Это хороший сюжетный ход -
Лица родных в гробу.
Вот тебе правды пустой сундук -
Вечно его стеречь,
Дети, кастрюли, долги, супруг
И голова до плеч.
Вот тебе серая горсть монет -
Старый иудин долг.
Вот тебе мысль, что Бога - нет". И навсегда умолк.
Совершенно шедевральная поэтесса Светлана Кутузова-Желтова : https://vk.com/svetlana_kutuzova_zheltova
Пишет с орфографическими ошибками, но смешно в духе пародиста Александра Иванова. Вот что она опубликовала час назад:
На стался Празник между прочем
Я вся нарядная во всю
И за гуляюся до ночи
А папа пьяный в поросю !!
А вы не пейте до упою
И не курите оношу
Люблю целую всей губою
А после снова на пишу !!
Вот ещё:
Ура берёза за листилась
Зелёным цветом обновлень
И всё во круг на пляс пустилось
Кагбуд- то во все Летнйй день!!
Мой милый друг иди в обьятья
Что- б воздыбалась вся Душа
Я первый раз одела платье
И юнной прелестью свежа!!
Не будь ленивным ты тюленем
Идём со Мной на небеса
Теперь нам море по коленям
И всюду птичьи голоса!!
ПОйдём втречать весну скорее
Я в тороплении с утра
А то за снежится алея
Как это было лиш вчера!!!!
Офография и пунктуация автора.
Пишет с орфографическими ошибками, но смешно в духе пародиста Александра Иванова. Вот что она опубликовала час назад:
На стался Празник между прочем
Я вся нарядная во всю
И за гуляюся до ночи
А папа пьяный в поросю !!
А вы не пейте до упою
И не курите оношу
Люблю целую всей губою
А после снова на пишу !!
Вот ещё:
Ура берёза за листилась
Зелёным цветом обновлень
И всё во круг на пляс пустилось
Кагбуд- то во все Летнйй день!!
Мой милый друг иди в обьятья
Что- б воздыбалась вся Душа
Я первый раз одела платье
И юнной прелестью свежа!!
Не будь ленивным ты тюленем
Идём со Мной на небеса
Теперь нам море по коленям
И всюду птичьи голоса!!
ПОйдём втречать весну скорее
Я в тороплении с утра
А то за снежится алея
Как это было лиш вчера!!!!
Офография и пунктуация автора.
Так хочется зайти к вам в гости
Присесть на старый табурет
И обглодать все ваши кости
Устроив праздничный обед
Устроив пышное застолье
Где блюда это только вы
Прошу учесть я ем без соли
Мне всё равно что вы черствы
Мне наплевать что вы невкусны
Сожрать вас это ритуал
И как бы не было вам грустно
Кормления час почти настал
Сергей Стрельцов
Присесть на старый табурет
И обглодать все ваши кости
Устроив праздничный обед
Устроив пышное застолье
Где блюда это только вы
Прошу учесть я ем без соли
Мне всё равно что вы черствы
Мне наплевать что вы невкусны
Сожрать вас это ритуал
И как бы не было вам грустно
Кормления час почти настал
Сергей Стрельцов
На заливе соленый запах_
На заливе соленый запах, чайки облачные галдят. Рыба-молот летит на запад к шляпке солнечного гвоздя. Шесть ударов — и встанет вечер, крепко вбит в циферблатный диск. И от неба укрыться нечем, потому что оно в груди. Там, где раньше стучало что-то, волновалось, болело, жгло, нынче — тихая позолота, перламутровое стекло, голубые границы гжели, белых льдин вековой мотив, отражение погружений в воды моря дневных светил. Гвоздь сияющий, молот-рыба, кромка моря, песочный край.
Если есть хоть какой-то выбор, будь мудрее — не выбирай.
Кот Басё Светлана Лаврентьева
На заливе соленый запах, чайки облачные галдят. Рыба-молот летит на запад к шляпке солнечного гвоздя. Шесть ударов — и встанет вечер, крепко вбит в циферблатный диск. И от неба укрыться нечем, потому что оно в груди. Там, где раньше стучало что-то, волновалось, болело, жгло, нынче — тихая позолота, перламутровое стекло, голубые границы гжели, белых льдин вековой мотив, отражение погружений в воды моря дневных светил. Гвоздь сияющий, молот-рыба, кромка моря, песочный край.
Если есть хоть какой-то выбор, будь мудрее — не выбирай.
Кот Басё Светлана Лаврентьева
Отовсюду дует тревога,
В окопах солдатские лица,
Сил остаётся немного,
А враг совершает убийства.
Танки стоят, солдаты бегут,
Зилы подвозят нашу братву,
Нам вот-вот сух-пай подвезут,
Я любимой послание пишу.
О как нежных рук не хватает,
Взгляда твоих карих глаз,
Тоска неприятно мешает
Без ласковых твоих фраз.
Пора воевать мне опять,
Профессии наши такие,
До встречи. Скоро буду писать.
Я служу России. (с)
В окопах солдатские лица,
Сил остаётся немного,
А враг совершает убийства.
Танки стоят, солдаты бегут,
Зилы подвозят нашу братву,
Нам вот-вот сух-пай подвезут,
Я любимой послание пишу.
О как нежных рук не хватает,
Взгляда твоих карих глаз,
Тоска неприятно мешает
Без ласковых твоих фраз.
Пора воевать мне опять,
Профессии наши такие,
До встречи. Скоро буду писать.
Я служу России. (с)
Трудно быть богом. Но приятно
Чен Ким
Через поле на автобус
по тропинке я иду
Никакой земля не глобус!
Ну имеется ввиду
Что она не шар на палке
А нормальный плоский блин
Как если раскатаешь скалкой
Тесто или пластилин
И потом на плоскость эту
Выпустишь людей гулять...
Рады? С круглой-то планеты
Раньше скатывались блять...
Чен Ким
Через поле на автобус
по тропинке я иду
Никакой земля не глобус!
Ну имеется ввиду
Что она не шар на палке
А нормальный плоский блин
Как если раскатаешь скалкой
Тесто или пластилин
И потом на плоскость эту
Выпустишь людей гулять...
Рады? С круглой-то планеты
Раньше скатывались блять...
К персеидам
Надежда Бесфамильная
Бабочкой полощется на ветру,
И узор затейный – павлиний глаз,
Широко покроено, на жару,
Через ноги сбрасывать – в самый раз.
А и кто увидит? Одна в дому,
Разве что у стен завелись глаза…
Поносила платье – сниму, сниму,
Через ноги, ситчик, сползай, сползай.
Падай на пол, ситчик, не затопчу,
Лишь поддену ловко босой ногой,
Да рукой легонечко подхвачу,
И пройдусь по дому почти нагой,
И повешу, снятое, на крючок,
Что однажды намертво в стенку вбит,
Ситцевое платьице, пустячок –
На виду всю зиму пускай висит.
Сандалеты с крылышками – под ним,
А на небе сонмища персеид,
И грустит всевидящий Херувим,
И знакомо август внутри болит.
Надежда Бесфамильная
Бабочкой полощется на ветру,
И узор затейный – павлиний глаз,
Широко покроено, на жару,
Через ноги сбрасывать – в самый раз.
А и кто увидит? Одна в дому,
Разве что у стен завелись глаза…
Поносила платье – сниму, сниму,
Через ноги, ситчик, сползай, сползай.
Падай на пол, ситчик, не затопчу,
Лишь поддену ловко босой ногой,
Да рукой легонечко подхвачу,
И пройдусь по дому почти нагой,
И повешу, снятое, на крючок,
Что однажды намертво в стенку вбит,
Ситцевое платьице, пустячок –
На виду всю зиму пускай висит.
Сандалеты с крылышками – под ним,
А на небе сонмища персеид,
И грустит всевидящий Херувим,
И знакомо август внутри болит.
Олег Григорьев. Стихотворения.
***
При внезапном громком стуке
Поднимаю вверх я руки,
Потому что в этом мире
Я как кукла в детском тире.
***
Брёвнами дом топили —
И загорелся дом.
Пожарные дом затопили
И тех, что ютились в нем.
Тот, кто не задохнулся,
Сразу же захлебнулся.
***
Ощупаешь живот — и остро печень
Отдаст, как бы пробитая гвоздём.
А за окном июльский тёплый вечер
И девушка босая под дождём.
***
Приехала жена из Сочи
Чёрная, как сапог.
Я даже вначале обрадовался очень,
Потому что сразу узнать не мог.
***
Дала мать
Куклу без ножки
Мне доломать...
Поиграл я с куклой немножко,
И вот кукла сама стала мать.
Пошли дети:
Матрёшка в матрёшке,
Матрёшка в матрёшке:
Ни одной ручки,
Ни одной ножки.
***
Цель жизни — умереть, не страдая.
Формула очень ёмкая
И в то же время простая.
Внимательность
— Простите,
Вы на голову встать мне хотите?
— Что вы! Будет гораздо легче,
Если я встану вам только на плечи.
Воспитатели
— Что от детей нам нужно?
Чтобы маршировали дружно.
Чтобы в колхозе пололи грядки,
Чтобы палаты были в порядке.
В траве не кататься, по лужам не шлёпать...
Чтоб нам, воспитателям, не мешали работать.
Ребёнок весел, кричит громогласно —
Это ведь очень опасно!
Что от детей нам надо? —
Из горкома награда.
Алмаз
Стекольщик Зотов куском алмаза
Резал стёкла с одного раза.
Прислонял к батарее стёкла,
А обрезки бросал в стружку около.
Напивался и спал тут в мусоре и духоте.
Умер от политуры в полной нищете.
И вот оказалось — на свой алмаз
Он смог бы прожить десять раз.
Кузнечик
Зажав кузнечика в руке,
Сидел ребёнок на горшке.
— Нельзя живое истязать!
Я пальцы стал ему ломать.
— Нельзя кузнечиков душить!
Я руки стал ему крутить.
На волю выскочил кузнечик,
Заплакал горько человечек.
***
Жену я свою не хаю
И никогда не брошу её.
Это со мной она стала плохая,
А взял–то её я хорошую.
***
Девочка красивая
В кустах лежит нагой.
Другой бы изнасиловал,
А я лишь пнул ногой.
***
При внезапном громком стуке
Поднимаю вверх я руки,
Потому что в этом мире
Я как кукла в детском тире.
***
Брёвнами дом топили —
И загорелся дом.
Пожарные дом затопили
И тех, что ютились в нем.
Тот, кто не задохнулся,
Сразу же захлебнулся.
***
Ощупаешь живот — и остро печень
Отдаст, как бы пробитая гвоздём.
А за окном июльский тёплый вечер
И девушка босая под дождём.
***
Приехала жена из Сочи
Чёрная, как сапог.
Я даже вначале обрадовался очень,
Потому что сразу узнать не мог.
***
Дала мать
Куклу без ножки
Мне доломать...
Поиграл я с куклой немножко,
И вот кукла сама стала мать.
Пошли дети:
Матрёшка в матрёшке,
Матрёшка в матрёшке:
Ни одной ручки,
Ни одной ножки.
***
Цель жизни — умереть, не страдая.
Формула очень ёмкая
И в то же время простая.
Внимательность
— Простите,
Вы на голову встать мне хотите?
— Что вы! Будет гораздо легче,
Если я встану вам только на плечи.
Воспитатели
— Что от детей нам нужно?
Чтобы маршировали дружно.
Чтобы в колхозе пололи грядки,
Чтобы палаты были в порядке.
В траве не кататься, по лужам не шлёпать...
Чтоб нам, воспитателям, не мешали работать.
Ребёнок весел, кричит громогласно —
Это ведь очень опасно!
Что от детей нам надо? —
Из горкома награда.
Алмаз
Стекольщик Зотов куском алмаза
Резал стёкла с одного раза.
Прислонял к батарее стёкла,
А обрезки бросал в стружку около.
Напивался и спал тут в мусоре и духоте.
Умер от политуры в полной нищете.
И вот оказалось — на свой алмаз
Он смог бы прожить десять раз.
Кузнечик
Зажав кузнечика в руке,
Сидел ребёнок на горшке.
— Нельзя живое истязать!
Я пальцы стал ему ломать.
— Нельзя кузнечиков душить!
Я руки стал ему крутить.
На волю выскочил кузнечик,
Заплакал горько человечек.
***
Жену я свою не хаю
И никогда не брошу её.
Это со мной она стала плохая,
А взял–то её я хорошую.
***
Девочка красивая
В кустах лежит нагой.
Другой бы изнасиловал,
А я лишь пнул ногой.
***
На неба розовый лоскут
Ложилась пыль грядущих дней.
А наш завод клепал тоску
И комплектующие к ней.
Он чем–то звякал и искрил,
Не прекращая вечный труд.
Его гудок, как вдовий крик
Стучался в окна поутру.
Он раскалённою иглой
Входил во множество сердец.
На нём трудился прадед мой,
И дед трудился, и отец.
Когда пятнадцать лет пройдёт,
Я приведу сюда сынка.
— Смотри, сынок, вот наш завод.
Здесь производится тоска.
И на прадедовском станке
Работать так же ты сумей,
Чтоб оставались по тоске
Мы впереди планеты всей.
На неба розовый лоскут
Ложилась пыль грядущих дней.
А наш завод клепал тоску
И комплектующие к ней.
Он чем–то звякал и искрил,
Не прекращая вечный труд.
Его гудок, как вдовий крик
Стучался в окна поутру.
Он раскалённою иглой
Входил во множество сердец.
На нём трудился прадед мой,
И дед трудился, и отец.
Когда пятнадцать лет пройдёт,
Я приведу сюда сынка.
— Смотри, сынок, вот наш завод.
Здесь производится тоска.
И на прадедовском станке
Работать так же ты сумей,
Чтоб оставались по тоске
Мы впереди планеты всей.
Осень в город медленно входила,
Отрешённо сыпала дождём…
«Что так грустно?» — я её спросила.
«Заходи ко мне, чайку попьём»
Оживилась Осень, улыбнулась,
Заиграло солнышко в глазах —
«Вот спасибо! Я б передохнула, Заблудилась в ваших я дворах.»
И болтая, словно две подружки,
Незаметно мы пришли домой.
Я достала две большие кружки…
«Ну давай чаёвничать с тобой»
Мы с ней так душевно говорили,
Я ей рассказала о себе…
А про чайник-то совсем забыли.
ОбсвистЕлся, бедный, на плите.
Кипятком залил мои горелки,
Выбил крышку, выплюнул свисток.
Чуть подпортил наши посиделки
Вот такой ревнивый дурачок!
Но потом сменил он гнев на милость
Угостил нас с осенью чайком…
Та, прошаясь, даже прослезилась
Одарила золотым листком…
Осень в город медленно входила,
И всё также сыпала дождём…
«Полегчало?» — я её спросила.
«Заходи ещё, чайку попьём»
Ирина Канареева
Отрешённо сыпала дождём…
«Что так грустно?» — я её спросила.
«Заходи ко мне, чайку попьём»
Оживилась Осень, улыбнулась,
Заиграло солнышко в глазах —
«Вот спасибо! Я б передохнула, Заблудилась в ваших я дворах.»
И болтая, словно две подружки,
Незаметно мы пришли домой.
Я достала две большие кружки…
«Ну давай чаёвничать с тобой»
Мы с ней так душевно говорили,
Я ей рассказала о себе…
А про чайник-то совсем забыли.
ОбсвистЕлся, бедный, на плите.
Кипятком залил мои горелки,
Выбил крышку, выплюнул свисток.
Чуть подпортил наши посиделки
Вот такой ревнивый дурачок!
Но потом сменил он гнев на милость
Угостил нас с осенью чайком…
Та, прошаясь, даже прослезилась
Одарила золотым листком…
Осень в город медленно входила,
И всё также сыпала дождём…
«Полегчало?» — я её спросила.
«Заходи ещё, чайку попьём»
Ирина Канареева
Обеднели, обеднели,
Все артисты на мели.
Концы сводят еле-еле!
Или всё-таки свели?
Вот, те раз, и здравствуй снова,
Йося с Лерой, словно бай,
Нет, не на Мальдивах, что вы,
Это толко лишь Дубай.
Прилетели, нет, не джетом.
Отдыхают, как бедняжки,
Скромненько совсем бюджетно.
Солнцу подставляя ляжки,
Шашлычки лежат на блюде,
В окнах плещутся моря.
Жалко их, конечно, людям,
Чем помочь?, - все говорят.
Все артисты на мели.
Концы сводят еле-еле!
Или всё-таки свели?
Вот, те раз, и здравствуй снова,
Йося с Лерой, словно бай,
Нет, не на Мальдивах, что вы,
Это толко лишь Дубай.
Прилетели, нет, не джетом.
Отдыхают, как бедняжки,
Скромненько совсем бюджетно.
Солнцу подставляя ляжки,
Шашлычки лежат на блюде,
В окнах плещутся моря.
Жалко их, конечно, людям,
Чем помочь?, - все говорят.
немтырь...
Юродица
о, немый Бог!
скажи хоть слово...
причину зла не умолчи...
ведь за лукавою личиной
цари, вожди и палачи
лишают Душу
сил и мочи...
и та -
крыла свои влачит
и свод небесный знать не хочет...
Твое молчание что
лёд...
надежды градус остужает...
Твое молчание что
гнёт...
гортанный лепет удушает...
Твоё молчание -
убьёт...
на то согласье не спрошая...
Юродица
о, немый Бог!
скажи хоть слово...
причину зла не умолчи...
ведь за лукавою личиной
цари, вожди и палачи
лишают Душу
сил и мочи...
и та -
крыла свои влачит
и свод небесный знать не хочет...
Твое молчание что
лёд...
надежды градус остужает...
Твое молчание что
гнёт...
гортанный лепет удушает...
Твоё молчание -
убьёт...
на то согласье не спрошая...
Герой нашего времени
А. Бердзенишвили
Чаты, форумы, соцсети,
Никому не нужный блог...
Днем и ночью он в инете -
Телом вял, в сужденьях строг.
Эгом вздут. В поступках робок.
Вонь в подмышках. Прыщ на лбу...
Бедный маленький уёбоок -
Приложение к компу.
А. Бердзенишвили
Чаты, форумы, соцсети,
Никому не нужный блог...
Днем и ночью он в инете -
Телом вял, в сужденьях строг.
Эгом вздут. В поступках робок.
Вонь в подмышках. Прыщ на лбу...
Бедный маленький уёбоок -
Приложение к компу.
Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река...
Кот Басё Светлана Лаврентьева
Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река, и огонь расправляет крылья в своём гнезде. Приходи за мной, пожалей меня, дурака, расскажи мне, зачем я здесь. Скалы были небесной пылью и дном морским, а теперь тверды и держат господень шаг. Принеси мне мирского счастья, земной тоски. Я почти не могу дышать. Здесь такая свобода-реликтовый лес вокруг, и приходят звери смотреть на мои следы. Я могу приручать зверей и кормить из рук. Но не знаю таких, как ты. Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река. Отпускать костер на крыльях в ночную стынь. Нет ни лодки, ни самолёта с материка. Навсегда сожжены мосты. Я б надеялся на чудо, когда б умел различать среди тумана его черты. Пожалей меня, дурака, приходи ко мне.
Я не выдержу пустоты.
Кот Басё Светлана Лаврентьева
Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река, и огонь расправляет крылья в своём гнезде. Приходи за мной, пожалей меня, дурака, расскажи мне, зачем я здесь. Скалы были небесной пылью и дном морским, а теперь тверды и держат господень шаг. Принеси мне мирского счастья, земной тоски. Я почти не могу дышать. Здесь такая свобода-реликтовый лес вокруг, и приходят звери смотреть на мои следы. Я могу приручать зверей и кормить из рук. Но не знаю таких, как ты. Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река. Отпускать костер на крыльях в ночную стынь. Нет ни лодки, ни самолёта с материка. Навсегда сожжены мосты. Я б надеялся на чудо, когда б умел различать среди тумана его черты. Пожалей меня, дурака, приходи ко мне.
Я не выдержу пустоты.
Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, пройдите по ссылке.